Среди людей неименитых. Воспоминания современника. Валерий Матисов

такое забудешь?! Конечно же, мы все ему перенесли на руках в его новое жилье.

      Но вернемся к фотографии 4-го класса «А». Вот они, пацаны, с которыми в школе и во дворе я провел свое детство. Помню всех до одного: толстяк Ларионов – больное сердце, поэтому мало баловался, много читал и рано умер; Копчинский – отец его, погибший на фронте, был чемпионом СССР по скоростному бегу на коньках; Вовка Чернышев – здорово играл на домре; Шурик Соколов – был хорошим боксером, дослужился, говорят, до звания полковника; Сашка Ховен – тоже, говорят, стал военным; рыжий цыган Валерка Ирзун – окончил Менделеевский химический институт; татарчонок Ирек Ахметзянов – способный мальчик, трудные задачки решал быстрее всех, но потом спился и умер очень рано; Толя Лахов – окончил школу с медалью и поступил в Бауманский институт; Славик Казунов – окончил иняз им. Мориса Тореза; Митя Синельников – был в школе заядлым туристом и стал геологом; Кошелев – прекрасно рисовал, но не знаю, стал ли художником; а на первой парте справа – жизнерадостный Женька Ананьев. Мне неизвестно, как сложилась его судьба, но вспоминаю его часто. Когда мы учились в первом классе, – а то 1947 год и нам по семь-восемь лет, – какая-то учительница (не из нашего класса) сказала: «Мальчики, у кого родители рабочие, встаньте справа, а у кого инженеры – слева». До сих пор ломаю голову, зачем ей это было нужно? Все разделились на две шеренги а Женька остался стоять посередине. «А у тебя, мальчик, кто папа: рабочий или инженер?» – «А я не знаю», – сказал Женька. – «А что он делает?» – «А он драндулету с говном возит», – под общий хохот сообщил простодушный пацан. Учительница объяснила, что отец у него «ассенизатор». Таких слов мы не знали, зато мы узнали, что не все мы равны: есть дети рабочих, а есть дети инженеров.

      В первые послевоенные годы страна поднималась из разрухи. Все мое окружение жило очень бедно. На групповых школьных фотографиях 1-го и 2-го классов видно, как убого одеты дети: в валенках, у многих обувь «просит каши», верхняя одежда сшита из поношенных отцовских пиджаков их многострадальными матерями. Но, худо-бедно, детей поднимали: кто-то после 7-го класса, т. е. в 14 лет, шел в ремесленное училище, а затем на заводы; а кто-то садился в тюрьму за кражи, пьянки и драки. Жили в коммуналках и деревянных бараках: «Все жили скромно, вровень, так – система коридорная: на двадцать восемь комнаток всего одна уборная!» или: «Пророчество папашино сбылось для Витьки с корешем: из коридора нашего в тюремный коридор ушел». – Так вспоминал послевоенные «сороковые» Высоцкий в семидесятые «застойные». Конечно, эти стихи мне ближе и понятнее, чем гениальные строки Мандельштама и Пастернака. Уже будучи в преклонном возрасте, я узнал, что родился Высоцкий там же, где и я, – в роддоме МОНИКИ (Московский областной научно-исследовательский клинический институт), на роддоме теперь висит мемориальная доска. Вот почему он так хорошо знал нравы Марьиной рощи и Мещанских улиц!

      Я рос тщедушным и слабым ребенком – на уроках физкультуры, когда нас строили по росту, все годы