Игра с огнем (сборник). Тесс Герритсен

какая, по-вашему, у Лили душа? – спрашивает он.

      – Не знаю.

      Он смотрит на меня, вздернув брови, и я понимаю, что он ждал другого ответа. Нормальная, любящая мать утверждала бы: у нее нежная, или добрая, или невинная дочь. Мой ответ оставляет открытыми иные, более темные возможности.

      – И каким она была младенцем? – спрашивает он. – Животик болел? Проблемы с кормлением или сном не возникали?

      – Нет, она почти не плакала. Всегда такая довольная, всегда улыбчивая. Всегда хотела обниматься. Я не подозревала, что материнство – такое легкое дело, никаких трудностей я не испытывала.

      – А когда она подросла?

      – Никаких ужасов в два года. Она росла идеальным ребенком до того момента, пока… – Я смотрю на простыню, которой укрыта моя раненая нога, и голос мой стихает.

      – Как вы думаете, почему она напала на вас, миссис Ансделл?

      – Не знаю. День у нас прошел замечательно. Мы вместе пекли печенье. Она сидела за журнальным столиком, пила сок.

      – И вы думаете, она достала осколок стекла из мусорного ведра?

      – Вероятно, оттуда.

      – Вы этого не видели?

      – Я играла на скрипке. Смотрела в ноты.

      – Ах да, ваш муж сказал: вы профессиональный музыкант. Вы играете в оркестре?

      – Я вторая скрипка в квартете. У нас женский ансамбль. – Он всего лишь кивает, и я чувствую, что должна добавить: – Несколько недель назад мы выступали в Риме.

      Кажется, мои слова производят на него впечатление. Выступления за рубежом всегда производят впечатление на людей, пока они не узнают, какие гроши мы получаем.

      – Я целиком погружаюсь в музыку, когда играю, – поясняю я. – Поэтому, наверное, я и не заметила, как Лили встала и пошла на кухню.

      – Как вы думаете, она злится, когда вы играете? Дети часто не любят, когда мамы разговаривают по телефону, работают на компьютере, они хотят, чтобы мама все свое время отдавала им.

      – Никогда прежде это не вызывало у нее протеста.

      – А на сей раз не было какого-то отличия? Может, вы больше погрузились в свои занятия, чем обычно?

      На секунду я задумываюсь:

      – Да, музыка и в самом деле меня захватила. Новая вещь и очень сложная. У меня проблемы со второй частью.

      Я замолкаю, мысленно возвращаюсь к трудностям, с которыми столкнулась, пытаясь сыграть тот вальс. Как сводило судорогой мои пальцы, когда все подряд зловредные ноты отказывались меня слушаться! «Incendio» переводится с итальянского как «огонь», но пальцы у меня леденеют.

      – Миссис Ансделл, вас что-то взволновало?

      – Две недели назад… в тот день, когда Лили убила нашего кота… я играла ту же композицию.

      – О какой композиции вы говорите?

      – О вальсе. Ноты я купила в Италии. Запись от руки – я нашла ее в антикварном магазине. Вдруг мы имеем дело не со случайным совпадением?

      – Сомневаюсь. Вряд ли ее поведение как-то связано с музыкой.

      Эта новая мысль будоражит меня.

      – Я играла другие произведения для скрипки, не менее трудные,