Беда. Амма Аччыгыйа

заготовкой топлива. Чтобы никого не беспокоить, они нарочно отошли подальше, пересекли по глубокому снегу поляну, наломали сучьев и в несколько приемов волоком перетащили их к костру. Вася Губин с подвешенной у груди рукой все время ходил за Тогойкиным, стараясь ему помочь.

      Посидев у костра, парни вернулись к своим. Обе девушки стояли у выхода, переминаясь с ноги на ногу. И, хотя они обрадовались Николаю и Васе, Даша, по своему обыкновению, встретила их недовольным ворчанием:

      – Вы где это пропадали?

      – Мы не пропадали, мы с костром возились.

      – А почему так долго?

      – Потому что топливо кончилось…

      Парни хотели было войти в самолет, но Даша остановила их:

      – Постойте немного здесь.

      Тут обе девушки выпрыгнули и побежали за самолет, не отрывая глаз от двух снежных могил.

      – Боятся, – шепнул Вася.

      – Как видно, да, – тоже шепотом ответил Николай. – Не подавай виду, что мы догадываемся. Завтра перенесу подальше…

      Парни почему-то отвернулись друг от друга и глубоко вздохнули.

      Девушки вернулись, и они все вместе вошли в самолет. А Фокин уже поднял тревогу: «Летит! Слышите, летит!» Когда ему сказали, что никто ничего не слышит, он сначала утих, потом разворчался, почему все здоровые уходят одновременно. Но ни девушки, ни парни не стали пускаться с ним в объяснения.

      Тогойкин недолго пробыл в самолете. Надо было возвращаться к костру. Подбросив в огонь сучьев и веток, он сидел, обняв колени, и, видно, вздремнул. Ему почудилось, что где-то неподалеку завел песню пьяный мужик. Хриплый, противный голос то замирал, то снова врывался в тишину. Потом протяжно, один за другим, пьяную песню подхватило множество хриплых голосов. Но вот, словно споткнувшись, оборвалась эта несносная песня, а потом снова возникла, уже громче и еще протяжнее. Да это была и не песня, а скорее плач, причитания. Тоска и обида слышались в этих хриплых голосах, уныние и унижение…

      Тогойкин очнулся. Прислушался. Где-то в глуши тайги медленно, тягуче выли волки. Увидели огонь, учуяли запах человека…

      Тогойкин сидел и слушал. И в самом деле – вой хищников напоминал хриплое, неслаженное пение пьянчуг, похожее на жалобы и причитания. Все это действовало угнетающе, подавляло и настораживало, но в то же время и пугало.

      Тогойкин слушал. Удаляется это проклятое пение. Очевидно, волки, убегая, порой останавливались. И тогда один из них снова начинал завывать. Остальные подхватывали.

      Все звери, без исключения, больше всего на свете боятся огня. Поэтому Николай подбросил в костер побольше хвороста. Он никому не станет рассказывать о том, что здесь бродят волки. Если судить по звездам, то полночь уже наступила. Эти твари будут теперь наведываться сюда каждую ночь и так же вот будут плакаться на свою судьбу. А посему нужно, чтобы именно он, Тогойкин, в такие минуты дежурил у костра.

      II

      Бывает так, что случайного знакомого вы слушаете внимательнее и с бо́льшим интересом, нежели старого друга, которого привыкли понимать с полуслова и уже не ждете от него никаких откровений. Равно как и он от вас. Но стоит