Райские песни. Дорога. Елена Крюкова

огненные псалмы; стихи-баллады, их запросто можно петь, и стихи-клятвы, ими можно давать присягу. Словом, много тут звучаний лиры и арфы, наблы и киннора, густых ярких мазков и прозрачных снегов, что идут на фреске и вьюжно летят нам в лица, в ладони прямо со свеженаписанной росписи. Жизнь! Любимая. Моя. Но и всех. Всех нас. Первая фреска храма в честь Рая и Ада. Дорога. Она мне дорога.

      «Но ты, художник, твердо веруй / В начала и концы. Ты знай, / Где стерегут нас Ад и Рай…» (Александр Блок).

***

      Рельсы серебристей свежей рыбы.

      Чёрен снег, он подгорелый хлеб.

      Под нависшей многозвёздной глыбой

      Мчится поезд, от любви ослеп.

      Мы глаза ладонью закрываем

      От его безумных белых глаз.

      Поздно! Он летит, незабываем,

      Сквозь живых и сквозь убитых нас.

      В поездах прощались и любили,

      Пели, умирали на бегу…

      Мы остались на платформе – или

      Две полынных ветки на снегу?

      ФРЕСКА ПЕРВАЯ. СИНИЙ СЕМАФОР

      Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье.

      Ф. М. Достоевский, «Идиот»

      «Входят глаза мои в небо последнее…»

      Входят глаза мои в небо последнее.

      Гуляют там.

      …по синим сонным полям,

      по синим лугам…

      Глаза на свободу отпущены.

      Громок приказ.

      Глаза гуляют по небу в последний раз.

      А сколько каждый из нас

      в Мiру проживёт?

      Закину лицо.

      Облаков тяжёлый, бешеный ход.

      Стою. Жду выстрела, боли, огня.

      …Всеми глазами входит моё небо в меня.

      Последний вагон

      Всё вокруг меня рушилось и сгорало дотла.

      Я ночною столицею, я плясицею шла.

      То ль пьяна, девка крашена, то ли вусмерть трезва,

      Застывая безбашенно, на морозе трава.

      В полночь наипервейшая шелестит седина.

      Плечи – жёсткая вешалка. В пёсьей шубе. Одна.

      Все ворота закрылися. Зимний уголь и дым.

      Одинокими крыльями машет мне Серафим.

      Это рушится, падает не бетон, а земля.

      Стынет болью и падалью, под ногою пыля.

      Бормотала я: матушка, слышишь, не умирай!

      Ты сосновая матица… ты в печи каравай…

      А вокруг меня клёкотом – иноземная молвь.

      Площадь Красная – рокотом.

           Площадь Чёрная – тьмой.

      Я, танцуя, вышагивала, я юродкой брела —

      Пламя лисьею шапкою ночь сжирало дотла.

      Из бумажных стаканчиков горький чай я пила

      На краю всех обманщиков, на отшибе стола.

      Ярославский, Казанский ли, Ленинградский вокзал!

      Что ж ты, троица Райская… мне ж никто не сказал…

      Что ты, троица Каинова, где колючка и наст…

      Ни