Время и снова время. Бен Элтон

жестом – мол, на ваше усмотрение.

      Ему принесли марципан и что-то вроде манного колобка в густом сиропе. Первая еда с прошлого ужина сто одиннадцать лет назад. Завтрак необычный, но Стэнтон был рад и ему. Он положил на столик купюру в десять лир и сделал знак – сдачи не надо. Улыбнувшись, хозяин вернулся к своим кофе, газете и цигарке.

      С улицы слышались призывы на молитву. Сквозь витрину с кальяном было видно, как на маленькой площади собираются правоверные. Стэнтон достал из кармана сильно похудевший бумажник. Никаких кредиток и удостоверений, лишь турецкая валюта начала двадцатого века.

      И две распечатки.

      Они лучше всего напоминали о долге и укрепляли решимость.

      Два последних электронных письма Кэсси.

      Одно с просьбой о разводе.

      И другое, самое последнее. В нем была искра надежды. Ответ на его мольбы и обещания. И он помчался домой, чтобы поговорить с ней.

      Если ты хоть немного изменишься.

      Нет, даже не изменишься. Просто опять станешь собой. Тем, за кого я выходила.

      Отцом наших детей.

      Тот человек был таким же неистовым, как ты сейчас. Но не таким злым.

      Таким же твердым. Но не таким жестким.

      Таким же спокойным. Но не таким холодным.

      Стэнтон залпом выпил кофе и подал знак – повторить.

      Он так хотел ее убедить, что сможет стать прежним. Но четыре обдолбанных отморозка лишили его этого шанса. Кэсси умерла, считая его неисправимым. Тесса и Билл умерли, считая, что мама уходит от папы.

      Потому что папа – тупой эгоистичный ублюдок, не заслуживший их любви.

      Я никогда не жалела, что вышла за военного. Потому что знала: ты веришь в то, ради чего рискуешь своей жизнью. И отнимаешь чужие.

      Я никогда не жалела, что вышла за дурака, считавшего, что его игры со смертью вдохновят подростков.

      Даже когда у нас появились дети, а ты не угомонился. Хоть ты мог оставить меня вдовой, а наших детей сиротами, я не противилась.

      Потому что подписалась на такого человека.

      Ты тоже знал, что женился на девушке, которая предпочтет валяться в постели и смотреть дневные телепрограммы, нежели в непогоду лазать по горам.

      На девушке, которая не хочет нырять с аквалангом. И летать на параплане (и даже смотреть, как это делаешь ты).

      Мы оба знали, что получили, и были этим довольны.

      Но кто этот новый человек, Хью?

      Я его не знаю. А ты?

      Правда, Хью? Серьезно?

      Телохранитель? Наемник? Прославленный охранник?

      Ты оставляешь меня и детей, чтобы служить шестеркой миллиардеров? Ты впрямь готов за них принять пулю?

      Мы так мало для тебя значим?

      Она права. Это было безумием. Зачем он это сделал?

      Озлобленность? Скука? Гордыня?

      Всё вместе. Но главное, конечно, гордыня. Дурацкая мужская гордыня. Когда его вышибли из армии, а сетевая затея опротивела, он просто не знал, чем заняться. Слонялся по дому, ругался