Ну все для человека!. Вероника Киреева

запился, – говорит она и вешалки из шифоньера снимает.

      – Я, – говорю, – Оксана, между прочим, у Михи ночевал, а куда мне еще идти? Ну, куда?

      – У тебя будто дома нету, – говорит она, – лишь бы шататься.

      А мне обидно! Я-то на кровати на чужой спал, заснуть никак не мог, думал, хоть дома всем хорошо, все рады. А Оксана не рада! Ей бы только телевизор забрать, шарф мохеровый, шапку.

      – Телевизор я тебе не отдам, – говорю я.

      – Ну и не надо, – она кинула в меня свой кроличий полушубок. – Мне от тебя ничего не надо!

      А мне уже кажется, что она мужика себе нашла. Ну конечно! У него, наверное, и стенка есть дома с хрустальными вазами и палас на полу. Оксана будет ходить по нему, ну и пускай! Пускай ходит, а я буду на диване лежать, телевизор смотреть.

      Может, чесаться, наконец, перестану?

      Доска почета

      Всякий раз, когда я вижу людей по телевизору, как им там вопросы разные задают, то я тоже хочу таким человеком стать. Чтобы мною гордилась моя страна!

      Чтобы имя мое произносилось на разных собраниях и даже по радио. Чтобы люди шли мимо доски почёта и мимо пройти не могли. Останавливались. Потому что я там вишу, с пылающим взором. Я даже думать стал, как инициативу свою проявить, как попасть в этот список, в эту гордость советской державы.

      Ясно одно. Надо к начальнику подход найти. Он ведь один и решает где кому быть. А я так загорелся этой целью, что ни есть, ни спать не могу. Всё думаю, как на себя внимание обратить. Чтоб заметили, чтоб как-то заинтересовались. Обидно ведь будет, если я всю жизнь на одном предприятии проработаю, а имя моё так и останется неизвестным.

      Думал я думал, и решил попробовать с заведующего производством.

      – Виктор, – говорю, – Степаныч, – а что это у вас такое с лицом происходит? Никак переживаете за коллектив? За выполнение плана?

      – А как же не переживать, – волнуется он, – когда у нас соревнование с соседним заводом. А мы и половину от нормы еще не сделали.

      – Да не мучьте вы себя так, Виктор Степаныч, – успокаиваю я. – Кто эти нормы устанавливал? Комитет по охране труда? Или Госрыбнадзор?

      Молчит Виктор Степаныч. Задумался.

      – То-то и оно! – говорю я. – А нам может производство это сокращать пора, в виду сохранения некоторых подвидов. А консервацию и заморозку наиболее ценных пород вообще прекратить.

      Через неделю меня в кабинет вызывают и руку пожимают.

      – Спасибо, – говорят, – Геннадий Петрович, спасибо. Вы, можно сказать, спасли человечество!

      И назначают меня председателем в комитет по охране окружающей среды. И даже на радио приглашают выступить. Я, конечно, выступил. Так, а мне мало! Мне на доску надо, чтоб все меня видели, чтоб гордились. Подошел я к начальнику цеха.

      – Федор Ильич, – говорю, – а что у вас линии простаивают? Нечего закатывать?

      – Так вы же сами, – говорит начальник цеха, – поставки сократили.