Фабиола или Церковь в катакомбах. Повесть из эпохи гонения христиан. Нил Виземан

пользой для самого себя и для других самым благородным образом.

      – Что ты под этим подразумеваешь, мой сын?

      – Кровь его, – отвечал юноша, – которая течет в моих жилах. Наверно, он желает, чтобы эта кровь, как ровно и та, что текла в его жилах, была пролита из любви к нашему Спасителю и свидетельствовала о моей вере во Всемогущего Бога.

      – Довольно, довольно, мой сын! – воскликнула мать, задрожав и бледнея. – Теперь сними с шеи эту эмблему детства, – прибавила она, – и я возложу на тебя более достойную.

      Панкратий снял с шеи золотую буллу.

      – Ты получил в наследие от отца благородное имя, высокое положение в свете и немало богатства, словом, все блага нынешнего света, но из всего этого наследства у меня есть сокровище, которое я сохраняла до настоящей минуты… Эта драгоценность дороже злата и всех других сокровищ, я всегда скрывала ее перед тобой. Но теперь я радуюсь, что, наконец, кончилось мое долгое ожидание. С этими словами она сняла с шеи золотую цепь, и в первый раз ее сын увидел маленький мешочек, богато вышитый драгоценными каменьями, который Люцина развязала и вынула из него губку, пропитанную кровью.

      – Это кровь твоего отца, Панкратий, – сказала она подавленным голосом, и на ее глаза навернулись слезы, – я сама собрала ее со смертельной раны его, когда стояла подле него переодетой и видела его умирающим за веру Христову.

      При этом римская матрона начала осматривать дорогую реликвию и, горячо поцеловав ее, между тем, как обильные слезы потекли на засохшую губку и размочили кровь, которая заблистала пурпуром на ней, словно только что вытекла из тела мученика. Благочестивая женщина приложила губку к дрожащим устам сына для поцелуя. Панкратий с благоговением приложился к ней устами, которые окрасились кровью; в этом прикосновении, быть может, он почувствовал дух отца, витавший над ним и нисходивший в глубину его сердца, преисполненного благоговением; ему казалось, что оно готово было выпрыгнуть наружу. В эту тяжелую минуту воспоминаний, отец, мать и сын как бы соединились для новой жизни. Люциана спрятала драгоценную реликвию обратно в мешочек и, повесив на грудь сына сказала:

      – Пусть эта драгоценность увлажнится в будущем святою росою мученичества, но не слезами слабой женщины…

      Однако, Господь судил иначе: будущий воин Христа и будущий мученик освящен кровью отца, смешанной со слезами матери.

      IV

      Дом язычника

      В то время, когда происходили эти сцены, описанные нами в первых трех главах, сцены другого рода происходили в доме, находившемся между Квириналом и Эсквилином. Владелец этого дома, Фабий, принадлежал к древнему роду всадников; родственники его, владевшие и пользовавшиеся доходами азиатских провинций, обогатили его. Дом его был красивее и лучше того, который мы посетили: он заключал в себе третью большую переднюю или, иначе, перистиль или двор, окруженный громадными зданиями. Кроме разных драгоценностей европейского искусства, всюду виднелись самые редкие