Фабиола или Церковь в катакомбах. Повесть из эпохи гонения христиан. Нил Виземан

платил им.

      – Как бы я была счастлива, моя благородная госпожа, – сказала черная невольница, – если бы могла сегодня присутствовать сегодня вечером в триклине[9] и видеть то впечатление, которое производит на гостей новая краска. Я много трудилась над усовершенствованием этой стабии[10] и убеждена, что еще никто в Риме не видел ничего подобного.

      – Что касается меня, – прервала шустрая гречанка, – я не осмелилась бы желать такого счастья; для меня было бы достаточно видеть из-за дверей, как хорошо будет сидеть эта чудесная шелковая туника, выписанная из Азии за посланное туда золото. Ничего не может быть прекраснее ее; вместе с тем, не могу не заметить, что и работа этого платья, по-моему, нисколько не уступает самой материи.

      – Ну, а ты, Сира, – с иронической улыбкой отозвалась госпожа, – чего бы ты желала или чем ты хочешь похвастаться?

      – Я ничего не желаю, благородная повелительница, кроме твоего счастья и хвастаться не могу, так как чувствую, что ничего не сделала выше моих способностей.

      Это был ответ покорной и искренней невольницы, однако, он не понравился Фабиоле.

      – Мне кажется, невольница, – сказала она, – что ты больше всех любишь хвастаться и только в редких случаях ты говоришь мне приятные слова.

      – Да что стоит похвала, выраженная моими устами, – возразила Сира, – устами бедной слуги для благородной повелительницы, привыкшей слушать целый день только приятные и цветистые речи. Ведь ты не веришь похвалам, которые произносят достойнейшие люди и пренебрегаешь теми, которые исходят из наших уст.

      Две другие невольницы пронзили Сиру ненавистными взглядами; в свою очередь и Фабиола раздражилась этими словами, так как они показались ей дерзостью невольницы.

      – Неужели ты хочешь, чтобы я напомнила тебе, сказала она сурово, – что ты моя невольница и и куплена, чтобы служить мне по моему желанию. Я имею право, как на тебя самое, так и на твои руки и язык и, если мне нравятся твои лесть и слова, то ты должна угождать мне, а нравится ли тебе это или нет – это для меня все равно. Это было бы новостью, если б слуги могли управлять своею волею, в то время, когда даже жизнь невольницы принадлежит ее повелительнице.

      – Правда, – покорно, но серьезно ответила Сира, – моя жизнь, как равно и время, здоровье и сила принадлежат тебе; все это ты купила на свое золото, и все это твое, однако, позволь заметить, что есть некоторые вещи, которые принадлежат мне… Это такие сокровища, которые нельзя ни купить за деньги, ни заковать в цепи невольника, ни ограничить его права.

      – Это что же такое?

      – Душа.

      – Душа?! – воскликнула с удивлением Фабиола. Она никогда не слыхала и не допускала, чтобы невольница осмеливалась говорить о такой собственности. – Позволь же мне спросить тебя, что же ты понимаешь под словом «душа»?

      – Я не умею говорить языком философии, – ответила невольница, – но я говорю

9

Столовая.

10

Стабией называлась краска, которой подводили брови и ресницы, она приготовлялась из антимония (сурьмы).