Фабиола или Церковь в катакомбах. Повесть из эпохи гонения христиан. Нил Виземан

домашняя утварь из бронзы или серебра, бюсты, вазы, треножники самой тонкой и художественной работы того времени. Стены были украшены богатыми картинами прошлых времен, но еще не потерявшими ни своей живости, ни яркости красок. Картины разделялись нишами, в которых стояли статуи, изображавшие, как и картины, исторические события и мифологических богов, которые, однако, не оскорбляли своим видом даже самое тонкое чувство человека. Напротив, если вы встречали какую-нибудь нишу пустою или же закрытую картину, то сразу могли догадаться, что это было сделано с умыслом, в виду уважительных причин.

      В середине, между колоннами, в потолке, находилось открытое квадратное пространство, затянутое полотном, которое предохраняло от дождя и называлось «имплювиум», вследствие чего, все, описанное нами, казалось, находилось в полумраке; но этот полумрак придавал много прелести тому, что мы еще не успели увидеть.

      Пройдя через эту колоннированую арку, мы замечаем из нее более богатый двор, мощеный разноцветным мрамором и блестящий золотом. В этом дворе полотняный потолок заменяет толстое стекло, называвшееся «ляпис спекулярис», с занавеской, которая была отодвинута в сторону и пропускало мягко искрившиеся лучи заходящего солнца. Войдя сюда, мы видим, что находимся не в волшебном замке, а просто в жилом помещении.

      У стола, стоявшего возле колонн фригийского мрамора, сидит знатная дама средних лет; ее нежные и благородные черты лица носят заметные следы былых страданий; не смотря на это, какое-то величие, смешанное с приятным воспоминанием, отражается на нем и как бы смягчает эти страдания. Казалось, что ее грустные мысли чередовались с веселыми и заставляли ее сердце биться чаще. Простота ее одежды резко отличалась от той обстановки, в которой мы застаем ее. На ее посеребрившихся волосах не видно никаких украшений, а черное простое платье, окаймленное только пурпурной тесьмой, показывало, что эта дама была вдова. На ней не было никаких драгоценностей, которыми так любили украшать себя римлянки. Единственным ее украшением была золотая цепочка, одетая на шею, на которой, по-видимому, привешено было дорогое воспоминание, спрятанное за бортик платья.

      В данную минуту мы застаем ее за работой, предназначенной, по-видимому, для другого лица. В ее руках была длинная широкая парчовая лента, которую она вышивала золотыми нитками и, время от времени, протягивала руку к разным изящным шкатулочкам, стоявшим здесь же на столе, брала из них то жемчужину, то драгоценный камешек и старательно пришивала их к ленте. Быть может, эти драгоценности были достоянием прежних времен, но теперь они предназначались для более высокой цели.

      Наблюдая за нею, мы замечаем, что какое-то беспокойство нарушает течение ее мыслей, которые мало-помалу сосредоточиваются на работе и еще глубже проникают в нее. Время от времени она поднимает свой взор на дверь, прислушивается к шагам и, как бы разочаровываясь в обманутой надежде, посматривает то на солнце, то на водяные часы – клепсидру