Князь советский. Эльвира Барякина

хлеба и помятую охотничью фляжку.

      – Хлеб тебе, а это мне. – Она глотнула из горлышка и по комнате потек тяжелый запах самогона. – Все-таки ты мне очень понравилась. Даже не из-за шубы, а так…

      – Что же во мне такого? – спросила Нина.

      – А ты на меня похожа. Ну, до того, как меня из окна выкинули.

      Нина сидела на топчане, жевала хлеб и уже ничему не удивлялась.

5.

      Утром их разбудил громкий мужской голос:

      – Это кто еще такая?

      Нина испуганно села на расстеленной на полу шинели. Перед ней стоял маленький седой китаец в накинутом на плечи тулупе.

      – Здрасьте, Федор Степаныч! – бодро сказала Шило. – Я тебе портниху привела. Глянь, какие она одежки шить умеет!

      Тот придирчиво осмотрел бархатную шубу.

      – Тебя кто учил шить? – спросил он у Нины.

      – У меня родители были портными.

      – Слышь, начальник, возьми ее на службу! – предложила Шило.

      – Она может прямо тут и пожить – ей все равно идти некуда: ейного мужа вчера арестовали за спекуляцию.

      Федор Степаныч задумчиво поскреб подбородок.

      – Надо дать ей задание на пробу, – сказал он и повернулся к Нине.

      – Если справишься, мы тебя оформим как руководительницу курсов кройки и шитья. Пойдем!

      Нина не могла поверить в свою удачу: если ей разрешат остаться в исправдоме, да еще будут платить за работу, она сможет накопить на железнодорожный билет до Владивостока.

      Шило дала ей одеяло, чтобы она не замерзла, и, завернувшись в него, Нина пошла вслед за Федором Степанычем.

      Днем монастырь выглядел совсем не зловеще: кирпичные стены, рябые от слезшей побелки, голые кусты, лужи – но кругом чистота, а на дорожках – следы от метлы. Черепов нигде не было видно.

      Перед древним собором стояли выстроенные в ряд женщины и по команде поднимали руки.

      – Тянемся вверх! Делаем выдох! – кричала в рупор надзирательница.

      Арестантки дружно выдыхали облачка пара.

      – Это я утреннюю гимнастику ввел, чтобы они физически развивались, – пояснил Федор Степаныч. – Все наши бабы – жертвы капитализма: кто воровка, кто проститутка. Я их трудом перевоспитываю – у меня без дела никто не сидит.

      Он рассказывал о своем исправдоме, как хозяин об усадьбе времен крепостничества. У Федора Степаныча имелось двести душ заключенных: кто-то крутился по хозяйству, кого-то он брал в услужение, а большинство было пристроено к изготовлению погребальных венков и портянок для Красной Армии.

      Федор Степаныч ничуть не скрывал того, что отпускает наиболее искусных воровок на промысел.

      – Они только у нэпманов крадут, а им все равно скоро крышка.

      Нина уже знала, что нэпманами в СССР называют коммерсантов, которым с 1921 года разрешили заниматься производством и торговлей. НЭП, новая экономическая политика, должна была восстановить хозяйство страны до довоенного уровня, а потом всех нэпманов следовало