Жизнь эльфов. Мюриель Барбери

места и другие вымыслы… Я хочу, чтобы ты рассказала мне о том, что ты видишь и слышишь, о прочитанных стихах и об увиденных снах.

      – Даже если не знаю зачем? – спросила она.

      – Надо доверять музыке и поэзии, – ответил он.

      – Кто написал стихотворение? – спросила она снова.

      – Член нашего союза.

      Потом, после долгого молчания, добавил:

      – Я только могу сказать, что оно предназначено тебе. Но я не думал, что ты сможешь прочесть его так рано.

      В ту же минуту Клара увидела, что Пьетро ищет стихотворение на нотной странице, и по тому, как он смотрел на ноты, поняла, что он его не нашел. И стоявший напротив Густаво Аччиавати улыбнулся.

      Вскоре Петрус отвел ее в спальню, где были закрыты все окна, потому ливень продолжал упорно грохотать снаружи.

      – Не дают мне делать свое дело, – сказал он ей при расставании.

      – Твое дело? – спросила она.

      – Мое дело, – сказал Петрус. – Они все такие серьезные и холодные. Меня взяли, потому что я сентиментален и болтлив. Только они весь день заставляют тебя играть, а вечерами грузят всякими войнами да коалициями. – Он изящно поскреб в затылке. – Я слаб до выпивки и, может быть, не слишком умен. Но я хотя бы умею рассказать историю.

      Он ушел, а она заснула, или, по крайней мере, ей так казалось, и в беззаботном свечении стен и прорезей в ставнях услышала, как Пьетро на той стороне патио говорит:

      – Малышка права, это дьявол.

      И голос Маэстро ответил ему:

      – Но кто совратил самого дьявола?

      И она провалилась в сон по-настоящему.

      То была странная ночь и странный сон. Сновидения обладали неведомой доселе четкостью и оттого казались провидческими озарениями, а не химерами ночи. Мария охватывала взглядом пейзажи, как озирают местность, лежащую впереди, и поняла, что видит дороги незнакомого ей края, словно выискивая спуск по тропинкам склонов. Гор видно не было, но этот край обладал каким-то пронзительным обаянием, она ощущала силу его благодатной почвы и радовалась изобилию деревьев. И хотя прелестью они не могли сравниться с персиками, но обладали той гибкостью, что неведома в горах, в итоге рождая гармонию, до глубины души трогавшую Клару, – наделенной естественной жизненной силой, требовательностью, под которой пряталась улыбка, так что за два месяца она увидела весь спектр, прекрасные пахотные земли, бархатистые персики, сулящие наслаждение, а на противоположном полюсе – суровые, гордо вздымающиеся горы. Более того, любуясь рустовкой каменных оград, она прочувствовала ту неброскую, но мощную красоту, что затмевает благостное довольство тучных земель и превращает пейзажи с могучими деревьями и тенистыми тропами в увлекательную историю, полную листвы и любви. Она увидела деревню, стоящую на склоне холма с церковью и домами, чьи массивные стены говорили о суровости зим. Однако чувствовалось, что с весной сюда приходит