Мельница на Флоссе. Джордж Элиот

еще похожи на молодых зверьков; и она могла тереться щекою о его щеку, и целовать его ухо, продолжая плакать. У мальчика также были свои нежные струны, которые отзывались на ласки Магги; и он повел себя с слабостью, далеко не соответствующею его решимости наказать ее, как она того заслуживала: он принялся ее целовать и сказал:

      – Не плачь, Магги, и откуси кусочек булки.

      Рыдание Магги постепенно утихали; она раскрыла рот и откусила булку. Том откусил также, для компании, и они ели вместе и терлись друг о друга щеками, лбами, носами, представляя унизительное сходство с двумя дружелюбными пони.

      – Пойдем, Магги, пить чай, сказал, наконец, Том, когда вся булка была седина.

      Так кончились все печали этого дня, и на следующее утро Магги бежала рысью с удочкою в одной руке и с корзинкою в другой, попадая вечно, с особенным искусством в самые грязные лужи, и темное лицо ее блистало восторгом, из-под пуховой шляпы; потому что Том был с нею добр. Она – сказала, однако ж, Тому, что ей было бы приятнее, если б он сам насаживал для нее червячков на крючок, хотя она совершенно с ним, соглашалась, когда он уверял ее, что червячки не чувствуют (Том думал про себя, что беда небольшая, если они и чувствуют). Он знал все про червей, про рыбу, и какие птицы злы, и как отпирать висячие замки, и на какую сторону открываются калитки. Магги удивлялась таким сведением; для нее гораздо труднее было припоминать их, нежели прочитанное в книге; и она признавала превосходство Тома, потому что он только один называл все ее познание «вздором», и не был особенно поражен ее способностями. Том действительно был такого мнение, что Магги была глупая девочка; все девочки глупы: они не сумеют метко попасть камнем во что-нибудь, ничего не умеют сделать ножиком и боятся лягушек. Но он любил свою сестру, всегда намерен был печься о ней, сделать из нее себе экономку и наказывать ее, если она делала что-либо худое.

      Они шли к круглому пруду. Удивительный это бил пруд, который давно уже образовался от разлива; никто не знал его настоящей глубины; чудно также, что он был почти совсем круглый; ивы и высокий тростник окаймляли его совершенно, так что воду можно было увидеть, только подойдя к самому краю. Вид этого любимого места всегда увеличивал доброе расположение Тома, и он разговаривал с Магги самым дружелюбным шепотом, раскрывая драгоценную корзинку и приготовляя удочки. Он закинул для нее удочку и передал в ее руку камышину. Магги думала, что, вероятно, мелкая рыба будет клевать у ней, а большая пойдет к Тому; но она забыла теперь совершенно про рыбу и смотрела задумчиво на зеркальную поверхность воды, когда Том – сказал ей шепотом:

      – Не зевай, не зевай Магги! – и подбежал к ней, чтобы она не порвала лесы.

      Магги испугалась, не сделала ли она какой-нибудь ошибки по обыкновению; но Том потянул лесу и вытащил на траву большего линя.

      Том был взволнован.

      «О Магги! душка! опоражнивай корзину».

      Магги не сознавала за собою особенного достоинства; но для нее было довольно, что Том ее назвал