Шуньята под соусом демиглас. Мира Тернёва

больше опыта. И я кое-что понимаю в этой жизни.

      – А я, думаешь, не понимаю?

      Тут нервы мои, и без того раздроченные, окончательно сдали:

      – Tu n’y connais vraiment rien[28]!Ты ребёнок, Принцесса, ёб твою мать! У тебя косички, блядь, эльфы, кошечки – детство в жопе! Куда ты вообще лезешь?! Иди домой! – Я вскочил, забыв, что на полу алели кровавые пятна. И снова запачкал чистенькие подошвы. – Ну, сука, блядь, ну что за говнище, а?!

      Речь ведь шла совсем не о кедах, понимаете? С кедами‐то хуй с ними, их можно помыть, натереть мылом, отдраить щёткой. А вот с жизнью такой номер не прокатит. Её не засунешь в стиральную машинку, не отдашь в химчистку, чтобы взять обратно новенькой, пахнущей альпийской свежестью, а не чужой кровью.

      Мне захотелось разрыдаться, но вместо этого я расхохотался – сам не знаю почему. Воздуха едва хватало, я ржал как припадочный, но не мог остановиться. Смех скручивал внутренности в узел, отдавался тупой болью в висках и звенел в ушах.

      Кто сказал, что он продлевает жизнь? Неправда, как раз наоборот: с каждым его приступом ты приближаешься к смерти. Не можешь ничего контролировать, становишься беззащитным и уязвимым, тебе невыносимо плохо, но вместе с тем одурительно хорошо.

      Смейтесь, пока не потеряете голос.

      Смейтесь, пока не упадёте на пол.

      Смейтесь, пока не перестанете дышать.

      – Тебе надо поспать, – заметила Принцесса. Она сидела не шевелясь, обнимая Нихиль, как большую мягкую подушку. – Иначе к утру ты услышишь ещё и голос Гитлера.

      – Да, наверное, – сказал я.

      И подумал, что хочу стать золотой рыбкой со слабо развитой нервной системой. Плавать в большом глубоком бассейне, беззвучно двигать плавниками, не испытывать никаких желаний и ощущать только холодное безразличие. Разве не замечательно?

      По-моему, обалденно.

      Выпуск седьмой

      Чёрные воды

      До самого утра меня мучил температурный бред. Я ворочался на кухонном полу – диван пришлось самоотверженно уступить Принцессе – и не мог толком ни заснуть, ни проснуться, барахтался в какой‐то липкой трясине. Камеры ещё эти блядские мешали. Всю ночь мигали, глаза мне мозолили. Две яркие точки, похожие на капельки крови, – я видел их, даже когда зажмуривался и утыкался лицом в подушку. Они расплывались, собирались в лужицы, и весь мой маленький мирок становился истошно-красным. Невыносимо ярким, горячим, как огонь.

      В конце концов я не выдержал и вскочил. Мне захотелось швырнуть в камеры чем‐нибудь тяжёлым, чтобы вырубить их на хрен. А ведь они были невидимыми, хорошо замаскированными, вот в чём прикол.

      Надо как следует постараться, чтобы их заметить, войти в особое состояние. Напрячь и одновременно расфокусировать внимание, знаете, да? По-хорошему, человек не должен вспоминать о существовании всяких камер, прослушек и прочей фигни, в этом главная фишка шоу. Вы увидите их лишь на пару секунд, если, конечно, сумеете. А потом отвлечётесь, задумаетесь о чём‐то своём, и тогда – бах! – вся аппаратура исчезнет. Вы снова поверите в то, что у вас обычная жизнь. Настоящая, реальная,

28

Ты ни хера не понимаешь! (фр.)