Мамина улыбка. Ольга Андреевна Муравьева

по щекам. Они бегут и бегут, солёные, тяжелые, и я утираю их с подбородка краешком пододеяльника. Так, в слезах я и засыпаю.

      И вот теперь, далеко, в другом городе мама, наверное, так же ждёт меня. Так же прислушивается и всматривается в лица входящих в палату людей. Тогда папа пришёл за мной, кажется, на следующее утро. А вот я за мамой не приду. Хотя я всё ещё обманываю себя, говоря: «Может быть, если она не привыкнет, я заберу её».

      – 2 -

      Дом престарелых стоит на высоком утёсе над заливом. Вид отсюда потрясающий: бескрайняя водная гладь и крошечные, словно игрушечные, кораблики на ней. Видела ли мама всё это хоть раз за тот месяц, что она живет здесь?

      Я вхожу в полутёмный тихий вестибюль. Управляющая кивает мне из-за своей конторки: «Поднимайтесь к ней». Два лестничных пролёта, – ноги слегка слабеют от волнения. Вот и холл второго этажа. Несколько старушек в цветастых халатиках смотрят телевизор. А я, минуя их, сворачиваю направо и сразу вижу маму: в самом конце длинного коридора – большое окно, под ним – два кресла, и в одном из них – мамина худенькая фигурка. Она сидит, ссутулившись, подперев кулачком голову, повязанную ситцевой косынкой по-украински, узелком вверх, и внимательно слушает белоголового старичка, сидящего напротив. Кивает, взмахивает рукой в знак согласия, вздыхает, – я не слышу, но знаю это.

      Сиделка выглядывает из чьей-то комнаты, и сразу узнав меня, сообщает: «Она теперь в двести восьмой, идите туда». Голос и взгляд у неё недовольные, неприветливые. Может быть, мне так кажется. Я прохожу мимо двести восьмой и иду прямо к окну в конце коридора. Собеседники не слышат моих шагов, но когда я совсем рядом, старичок умолкает на полуслове и вскидывает на меня ясные, круглые голубые глаза. Я громко здороваюсь с ним, и только тогда мама медленно поворачивает ко мне лицо. Сухие, седые, с остатками выцветшей хны волосы выбиваются из-под косынки. Помутневший и от этого всегда словно рассеянный взгляд останавливается на моём лице. Я кладу руку ей на плечо. Улыбаюсь: «Привет». Она отвечает эхом: «Привет», долго вглядывается. Потом говорит, покачивая головой: «А вот знаешь, я даже и не пойму, кто ты».

      Я приезжаю к маме раз в месяц. Чаще пока не получается. Находка не так-то близко, всё-таки три часа пути на машине, а летом, пока ремонтировали дорогу, мы добирались и по четыре-пять часов в одну сторону, и столько же – обратно. Находка – город, который я почти не знаю, но он мне как-то очень близок. Может быть, потому, что там жил мамин любимый дядя Жора, родной брат бабушки. Родился он, как и бабушка, во Владивостоке, но в 50-е переехал в строящийся тогда молодой город-порт, чтобы работать на судостроительном заводе.

      Я хорошо помню дядю Жору и его нечастые, но регулярные визиты: неизменно весной и осенью он навещал свою «сестричку» во Владивостоке и к нам тоже обязательно заходил. Высокий, худощавый, всегда подтянутый и элегантный: галстук, шляпа, начищенные до блеска ботинки, изящные запонки на накрахмаленных манжетах рубашки… И он всегда