Мамина улыбка. Ольга Андреевна Муравьева

в тридцать четыре года уже не страшно уходить из родного дома? Ещё как страшно, может быть, даже страшнее, чем в восемнадцать. И ещё страшнее – начинать совместную жизнь с человеком, которого знаешь совсем недолго, даже если любишь его и доверяешь полностью. Поэтому я трусливо предложила Владу пожить сначала раздельно, на что он заявил категоричное «НЕТ!», привёз за раз все свои битком набитые саквояжи и чемоданы, и эти самым спас меня от дальнейших страхов, сомнений и, возможно, – кто знает? – от возвращения домой, после которого я уже никогда не смогла бы пройти родовой канал и начать жить.

      Так вот, в тот субботний вечер Влад собирался в гости к своему другу и однокурснику, а я, разумеется, не была от этого в восторге и, провожая, задала ему – угадайте, какой вопрос? Правильно. «Во сколько ты вернешься?» Влад, который в пятнадцать лет уехал из родительского дома на учёбу в другой город, к таким вопросам явно не привык. И сказал только: «Не знаю. Поздно, наверное». К такому не привыкла уже я. И в течение всего вечера во мне нарастало чувство раздражения и злости. Ревности. Досады. Поужинав в одиночестве и доделав все свои дела, я читала, лёжа на нашем стареньком диване, и всё чаще поглядывала на часы. Ближе к десяти вечера у меня созрело очень «мудрое» решение – не открывать дверь, когда Влад вернётся. По крайней мере, открыть не сразу. Пусть поймёт, что я сейчас чувствую!

      Но всё-таки, когда около одиннадцати он позвонил в дверь, я сразу пошла и открыла, предварительно скроив на лице скорбно-обиженную мину. Влад был расслаблен и весел, от него слегка пахло спиртным, и мне хотелось обнять его, но вместо этого я сказала: «Надо было оставаться ночевать там, где было так весело». В постели я отвернулась и отодвинулась от него, и следующее утро началось с молчания. Мне не хотелось молчать, хотелось болтать, как обычно, за завтраком, шутить и смеяться, но во мне словно повернули со скрипом какой-то ключ в замке и заперли. И осознавая, что я веду себя неправильно, я всё равно продолжала злиться и молчать. А потом, вечером Влад сел напротив меня и сказал: «Послушай. У нас так не будет. Я могу уходить, когда хочу и куда хочу, и возвращаться, когда хочу, самое главное – ночевать дома. И то же самое ты: ты можешь проводить время с кем хочешь и когда хочешь, ты свободный человек. Понимаешь?» Мне понадобилось время, чтобы это понять.

      ***

      Конец марта, тёплый сырой день клонится к закату. Я еду в междугороднем автобусе домой. В сумке – мамины паспорт и полис: теперь они будут храниться у меня. Я оставила маму в доме престарелых в Находке – маленьком городке недалеко от Владивостока. Пока её заселяли в комнату, я заполняла документы у управляющей, потом поднялась к маме. Она, ещё не переодетая с дороги, лежала на кровати и с беспокойством следила, как нянечка раскладывает её вещи шкафу. «Мне здесь страшно, – зашептала мне на ухо. – Вещи все утащат! А сколько мне здесь быть? Зачем так вещи раскладывать, потом ничего не соберём быстро. Ты куда сейчас, в гостиницу? Ты же ещё забежишь вечером?» – «Забегу». Она верила