Кто поверит эху? Часть 1. Возвращение. Светлана Дильдина

усвоено, что считать в жизни главным.

      А мать грустила, не хотела его отпускать, но смирилась с решением мужа. Она всегда смирялась, и уже не узнать, о чем говорили родители наедине.

      Видел их вместе потом всего один раз.

      В Столице он поступил в ведение одного из помощников главы налоговой службы, затем занял небольшую должность при министре финансов, потом поднялся еще. Ему нравилось постепенно разбираться в реальном положении вещей в государстве. Это оказалось не только полезно, но и весьма занимательно. Когда видишь и нити, и ткацкий станок в работе, несложно представить себе, каким выйдет узор. Тут, в Хинаи, рисунок на ткани другой, но создается из тех же нитей. Легко сообразить, что будет.

      **

      Еще в юности приятель как-то сказал Суро Нэйта: тот похож на стручок очень жгучего перца, какие привозят из южных земель – небольшой, невзрачный, но лучше не задевать, как бы не обжечься. Приятель давно сложил голову в какой-то военной вылазке, а слова его Суро запомнил. Жечься приходилось: при отце-то, властолюбивом и совершенно ни к чему не пригодном, и куче родственников, норовящих отгрызть кусок пожирнее. Зато сейчас в Доме Нэйта только одна власть.

      – Видел я его сегодня, – сказал Макори, входя; с дробным стуком плеснули бусины нитей-занавесей. Непочтительно вошел, но что ожидать от молодого поколения, которое не чтит традиций?

      Младший сын шевельнулся в дальнем кресле, то ли приветствовал, то ли выразил неодобрение. Макори того словно и не заметил:

      – Он на меня вряд ли смотрел, а подходить я не стал. Так… чужим выглядит. И самоуверенным.

      – Приехал и приехал, – сказал сводный брат Суро, Атоку, походивший на родича чертами, но не дородной фигурой. – Сколько уж десятилетий Дом их, словно бельмо на глазу…

      Суро откинулся на подушки, будто не слыша обоих, бросил в рот пару засахаренных орехов.

      Комната была обставлена с чрезмерной пышностью, к которой тянулись все отпрыски Дома Нэйта, – а пристрастие Суро к южной роскоши порой даже высмеивали особо дерзкие или неосторожные. Плетеные шелковые ковры, на которых алые птицы сходились крыльями с шафрановыми и голубыми, слишком нарядные, казалось, не желали, чтоб наступали на них. Занавеси из длинных нитей, унизанных самоцветами, чуть постукивали, задевая друг друга, когда в окно влетал ветерок, солнце дробилась на самоцветах, на золотых причудливых подсвечниках – раскрывших пасти драконах и хитро изогнувшихся лисах. Аметистовый отсвет от тончайшей, но прочной бумаги, которой затянуты были резные рамы, падал на лица. В комнате стоял аромат сладких древесных смол, от которого даже у сыновей Суро начинала болеть голова – отец же напротив, утверждал, что аромат этот снимает с него все хвори и помогает вернуть молодость. С последним не удалось бы поспорить – пожилой глава Дома, во второй раз овдовев, женился на двадцатилетней, пугливой, боявшейся нос высунуть с женской половины.

      Сами же урожденные в Доме Нэйта были иными, несхожими с этой роскошью..

      Жестокие,