Альманах «Истоки». Выпуск 15. Группа авторов

шоколада.

      И приставал назойливый мотив,

      И огоньком горел аперитив,

      И анекдоты слушались вполуха…

      Но погибал в тоске Императив

      Германского трагического духа.

      А русский авиатор за столом,

      Забыв про свой тяжёлый перелом,

      Шутил, что он не зря сюда заброшен.

      И растворялись в дымке за стеклом

      И Эренбург, и Сутин, и Волошин.

      Кафе «Ротонда» в гибельном году,

      Как написал Рембо: «Сезон в аду»,

      Но в ад ещё не открывались двери,

      Лишь на Соборе корчились в бреду

      Чудовищные каменные звери.

      И авиатор кофе наливал,

      С улыбкой Максу Линдеру кивал,

      Сошедшему с экрана на минутку.

      А лёгкий летний вечер навевал

      Загадочность и грусть на проститутку.

      Кафе «Ротонда» в голубом чаду,

      Шампанское, шипящее во льду,

      Глотал эстет с гримасой декаданса.

      А он всё звал горючую звезду

      В рыданиях цыганского романса.

      Он ничего ещё не понимал

      И, уходя по улице, хромал,

      Но полон был полётами, как птица…

      А Рок незримо меч свой поднимал,

      И мир сверкал, чтоб через миг разбиться.

      Родство

      Гордец в черкеске с газырями,

      Кому так браво козыряли,

      Курчавясь чубом, казаки,

      Мой тёзка, пишущий стихи,

      (Виолончели звук щемящий)

      Прищур мне подаривший пращур.

      Но неустанно день за днём

      Зачем я думаю о нём?

      Зачем легко и скрупулёзно

      Я представляю вечер звёздный,

      Когда с церковного двора

      Ушёл однажды в доктора

      (Ещё не мысля про потомство),

      Потом прославился по Томску

      (О, рыцарь медицины, в бой!)

      Дьячковский сын и прадед мой?

      Зачем нашла я сходства столько

      С собой и дочкой ссыльной польки

      (Отец – цыган, кровь горяча),

      Женой сибирского врача,

      Что с пылом дерзким и скандальным

      Сбежит с марксистом нелегальным

      Прочь от надёжных стен и крыш

      И эмигрирует в Париж.

      Юнец одесский, руки в брюки:

      Велосипеды, треки, трюки —

      Азарт спортсмена, игрока

      И взгляд бесстрашный свысока.

      О, притяженье к небу! Выше!

      Лишь авиатор небом дышит.

      Он дал мне страсть тягаться с ним

      И подарил свой псевдоним.

      Лёт через Альпы, без стоянок…

      Герой, любимец итальянок,

      Сгорал звездой, скользил живой

      По небу Первой мировой.

      Но с рвеньем (пусть не аспирантским)

      Зачем узнать, что был Сперанский,

      Сей мощный ум в моей родне,

      Что я ему и что он мне?

      Но в фотографиях копаться,

      Но ссылок, войн и оккупаций

      Зачем будить былую боль,

      Ища истоки чувств и воль?

      Родительского древа ветки,

      О, родичи, родные предки,

      Зачем обязана судьбой

      Всех