Разлучный чай. Евгений Шушманов

а встретив снова, не признаю.

      Мы оба знаем – время истекло,

      я опоздал, а ты не торопилась,

      и лопнула надежда, как стекло,

      и в сердце безнадёжность поселилась.

      Уйду совсем, тебя перечеркну,

      как записи ненужные в блокноте,

      но прошлое своё не упрекну,

      лишь скорость увеличу в повороте.

      Что ж, вышло так, и нам не повезло,

      жизнь нас, в конце концов, не обвенчала,

      и незачем судьбе своей назло

      пытаться всё переписать сначала.

      Пусть даже, если рок несправедлив,

      я от судьбы глаза свои не прячу…

      Жаль, что ушёл, тебя не долюбив,

      и не узнал, что для тебя я значу…

      Стынет озеро…

      Стынет озеро тихо и жутко,

      в полынье в окружении льда

      замерзает затравленно утка,

      та, которой лишь путь в никуда.

      Два крыла крякве дробь перебила,

      не взлететь ей уже никогда,

      а того, с кем гнездо разделила,

      помнит небо и эта вода.

      День, другой… и, бедой своей клича,

      утка выбрала жизни лимит…

      Жаль, что многим удобен обычай

      оставлять – кто уже не взлетит.

      Захлебнётся вечерним морозом

      дикой утки отчаянный крик,

      вороньё загалдит на берёзах,

      и прошепчет молитву тростник.

      День закончится грустною прозой,

      словно саван накинуть спеша,

      ляжет хлопьями снег, будто розы,

      и позёмкой завьюжит душа…

      Умирала женщина в палате

      Умирала женщина в палате

      на больничной койке… Эх, не в масть…

      Медсестричка в беленьком халате

      не умела в вену ей попасть.

      И пока девчонка колдовала

      над её безжизненной рукой,

      женщина счастливо вспоминала,

      как её любил не муж – другой.

      Пусть и целовал её украдкой,

      но она, как мотылёк в свече,

      обжигаясь лаской терпко-сладкой,

      засыпала на его плече.

      Как ласкал до нежного озноба,

      растворяясь в ней всё вновь и вновь…

      Хоть в любви и не клялись до гроба,

      Может, это и была любовь?

      Только всё же не сложилось счастье,

      не ему она сказала: «Да».

      Всё равно – и в солнце, и в ненастье

      помнила о нём она всегда.

      Долг его – поднять на ноги сына,

      долг её – пред мужем и роднёй…

      Быть бы вместе им одним единым,

      быть бы вместе им одной семьёй.

      Так и жили, отделясь долгами

      и желанной не подав руки,

      не смогли, не стали берегами

      у одной-единственной реки.

      Жизнь прошла размеренно и серо,

      как один осенний хмурый день:

      дом, семья, ненужная карьера,

      чувства пересохшего в меже́нь[3].

      Где же он, единственно любимый,

      чьим теплом хотелось дорожить?

      И щемило прошлое незримо

      сердце,

3

Меже́нь – самый низкий уровень воды в реке жарким летом.