День гнева. Новая сигнальная. Север Гансовский

держа в руках большой банановый лист, шел папуас. На фоне розовой полоски неба он выглядел как высеченный из черного камня.

      Папуас подошел ближе и оказался бородатым Петром.

      – Петр принес еще акулу, – сказал он. – Петр обещал и принес.

      Он бросил на песок свою ношу. Это был не банановый лист, а раздавленная акула метра два длиной. Она упала с сухим треском.

      Мы с Мишелем склонились над этим чудом. Вы понимаете, месье, даже зубы были раздавлены и превратились в какое-то крошево, которое рассыпалось под пальцами. Она была так сплющена, эта огромная рыбина, что ее можно было бы просунуть под дверь, как письмо.

      – Там таких много? – спросил Мишель. – Где ты их находишь?

      – Петр может принести таких акул сколько угодно. Петр смелый. Он два года учился у белых в Батавии. Петр ничего не боится, кроме тюрьмы…

      Тут папуас замолчал. А у сарая стояла молодая женщина и смотрела на него.

      Рыжеволосый вскочил. Он замахнулся на женщину и разразился градом ругательств. Женщина отступила на шаг, продолжая смотреть на Петра.

      Голландец схватил ее за руку и толкнул в темноту. Потом он повернулся к Петру:

      – А тебе какого дьявола здесь надо?

      – Потише, потише, – сказал Мишель, поднимаясь с корточек. – Петр пришел к нам.

      – Петр не пришел к желтому туану, – с достоинством сказал папуас. – Петр пришел к двум туанам. – При этом он все же отступил на шаг.

      – А ну пошел вон! – закричал рыжий. – Проваливай, пока я тебе брюхо не прострелил!

      Он вытащил из кармана револьвер и взвел курок.

      Дело запахло убийством, и я почувствовал, что у меня вдруг вспотела спина.

      – Петр придет к двум туанам на шхуну, – сказал папуас. – Завтра можно ехать смотреть хозяина. Петр придет со своей лодкой. – Он повернулся и быстро пошел прочь.

      – Вот-вот, – крикнул ему вслед голландец, – близко сюда не подходи! – Он обернулся к нам: – Совсем обнаглели, свиньи! Никакого уважения к белому человеку!

      – А может быть, и не надо, – сказал Мишель. Он набивался на драку.

      Но детина уже не слушал его. Он бормотал что-то свое.

      Мы подобрали акулу и пошли к себе. Когда мы были уже довольно далеко от сарая, сзади послышался топот и тяжелое дыхание.

      – Послушайте, – сказал рыжий, догоняя нас, – послушайте, может быть, у вас на судне есть ром или виски. Я могу взамен дать копал.

      – У нас у обоих язва желудка, – объяснил Мишель. – На шхуне нет ни капли спиртного.

      – А-а, – сказал голландец и отстал.

      Ночь я почти не спал из-за малярии, задремал только к утру, а когда проснулся, увидел, что у борта шхуны качается на волне папуасская лодка. Пока мы спускали туда акваланги и аппарат – у нас был «Пате» с девятимиллиметровой пленкой, – Мишель успел рассказать мне то, что выведал у нашего бородатого друга. Выяснилось, что все окрестные папуасы находятся здесь в полном подчинении у рыжего голландца. Он появился в этом краю сразу после войны, вооруженный, остервенелый, злой, и заявил, что будет