Чужой крест. Елена Поддубская

на бегство, а действия Годунова на кражу: от Риги почтовая карета с русской подданной и её младшей дочерью гнала от станции к станции без передыху. Веря, что теперь её жизнь станет другой, Старицкая превратилась в заложницу в очередной раз.

      Первое время Мария с Евдокией жили в Ивановском уезде в селе, отписанном им именем царя Фёдора Иоанновича. О судьбе старшей дочери женщина ничего не знала. С одной стороны, знать и не могла, с другой, вопрос, хотела ли? Годы идут, пора бы подумать о какой-о серьёзной партии. А в ней лучше быть обременённой минимально. В поместье Лежнёво, куда кроме села были приписаны с десяток деревень, стоял большой дом, а у Старицкой были положенная званию прислуга и выделенное Годуновым пособие. Знатный боярин, ближний царю, убрал родовитую беглянку с глаз долой подальше от двора. Слуги доносили о каждом вздохе Старицкой, поэтому не остался без внимания Бориса слух о том, что молодая вдова и бывшая королева познакомилась с Фёдором Ивановичем Шереметевым.

      Это случилось в марте 1586 года во время Пасхальной церемонии в Успенском соборе Кремля. Молодого потомка знатной семьи, вполне способного в двадцать пять лет стать продолжателем царской фамилии, представила Марии его сестра, уже известная нам инокиня Леонида Новодевичьего монастыря. Почти немедленно вокруг этого сватовства началась подковерная возня. Елена Ивановна села писать к Дмитрию, сыну Андрея Курбского: «Пусть приход Марии к власти будет местью семье Грозного за смерть наших отцов. Царь никогда не помнил, как добывали славу его воины в битвах под Полоцком, Казанью, Астраханью, Смоленском, при Болхове, Молодях и прочих, зато не прощал им промахов. Это он заставил батюшку Вашего, русского князя знатного рода, навсегда сделаться изгоем, засим и Вас той же участи предоставить. Это он загнал нашего отца в Ревель на верную смерть. – Вспоминая о погубленных родных и друзьях предков, Шереметева с ужасом описывала, какие смерти приняли от Грозного старики Михайло Петрович Репнин и Дмитрий Фёдорович Оболенский-Овчина: – Дерзнули напомнить ироду о долге беречь свой народ и надобности блюсти честь перед ним, о явных злодеяниях, крамоле и содомии, о живодёрстве его к едва подозреваемым и глумлении над вовсе невинными и тут же оба славных боярина были прилюдно и без суда лишены головы. Почитая память их и всех славных людей, я прошу Вас вступиться за Родину! Не интриг ради, а лишь потому, что Вам тоже есть за что ненавидеть всякого потомка Василия III. Не ваш ли дед, князь и воевода Михаил Михайлович Курбский, был в своё время в оппозиции против решения Ивана III сажать на трон сына Василия, а не внука Дмитрия?».

      Ответил Елене молодой человек строками из дневников отца о безжалостных пытках, коим подверг Иван IV почтенных представителей княжеских родов Троекуровых, Щенятевых, Бельских, Шуйских, Микулинских, Турунтаевых-Пронских, Серебряных-Оболенских и многих прочих, всех оговорённых по делу измены и сговора то с крымским ханом при сожжении Москвы, то с поляками, когда