Снимается кино. Эдвард Радзинский

Я им почему-то не нравлюсь. (Усмехнулся) Ну, в общем, ладно.

      Аня. Странно, вчера я не знала ни вас, ни его. Когда люди не знают друг друга, они как будто живут на разных планетах.

      Возвращается Петя с Юрочкой. Юрочка – аккуратно одет и в галстуке.

      Петя. До чего хорош! И она тоже до чего хороша! Они оба до чего хороши!

      Юрочка молча и невозмутимо разливает чай.

      Нет, серьезно, пишите с него типа. Во-первых, молчалив. В наше время – редкость. Все ныне болтают и болтают. А у Юрия есть теория: «Человеку дан один язык и два глаза». В этом Юрий видит как бы намек на то, что нужно говорить в два раза меньше, чем видишь. Поэтому он молчит совсем. И я вынужден говорить за нас обоих. Так, Юрочка?

      Молчание.

      Юрий отвечает, что именно так. Сахару?

      Нечаев. Спасибо.

      Петя. Ну, если вы когда-нибудь придете с водочкой и напоите Юрия, на него сразу стих находит. Только стихами и пуляет. Юрий, пульни стихами в честь гостей.

      Молчание.

      Юрий говорит, что не пульнет.

      Нечаев. Можно мне мастерскую посмотреть? Петя. Да будет так. О Юра, покажи ему мастерскую.

      Юрочка уходит с Нечаевым.

      (Ане) Вторая встреча… Не много ли для одного дня?

      Аня. Почему… вы такой?

      Петя. Я другой. Да? Вы тоже сейчас другая. Мы все и всегда другие. В этом жизнь… Вы знаете, когда я вас увидел, я испугался. Я подумал, что вы наивны и что вас просто съедят на стезе кинематографа… как ту сосисочку… О, я святая простота! Она сама режиссера с ходу цап-царап – и съела. Правильно, глотай их, болезных! А вообще, меня все это не интересует. Мне лучше сохранять с вами хорошие отношения. Нам, по всему видно, опять придется целоваться завтра?

      Возвращаются Юрочка и Нечаев.

      (Нечаеву). О чем же мы дальше поговорим? О ваших фильмах, конечно. К сожалению, не видели. Времени у нас с Юрием мало. Мы с Юрочкой смотрим лишь те фильмы, которые нам понравились в детстве. Боимся рисковать, так сказать… Поэтому «Бемби» мы смотрели пятьдесят семь раз. Так что эта тема отпадает. Нет-нет, мы знаем, что вы достаточно известный режиссер. Не так чтобы очень, но достаточно. Но будете еще известнее. Я это сразу понял, как ваш джаз увидел. А что, если вам для необычности ввести в картину еще Ивана Грозного и запузырить какой-нибудь двусмысленный диалог типа… Ну как жизнь, Иван? Все репрессируешь? А у нас тут новость: холоп с колокольни прыгнул. Крылья испытывал. Ну конечно, мордой об землю – интеллигенция. Ну сами знаете… (Остановился.) Вы достаточно обиделись на меня?

      Нечаев. Достаточно.

      Петя. Значит, настало время спросить, как вам понравились мои вазы?

      Нечаев. Очень понравились.

      Петя. Это почему ж так?

      Нечаев. Есть какое-то поразительное ощущение материала. Эти вазы сами по себе – скульптура.

      Петя. Чушь! Все вазы, которые вы видели, – дрянь, декадентство. Это для меня пройденный этап. В них слишком много крику. Вот были Бах, Шекспир. Они