Ванечка. Эдуард Тополь

в телепрограмме «Куклы» Ельцин, Березовский, Кириенко, Черномырдин, Чубайс, Жириновский и Зюганов обсуждали, куда им бежать в случае новой революции. В Петербурге хоронили царскую семью, а в Москве биржу лихорадило из-за слухов, что правительству нечем платить по ГКО. В центре Москвы бандиты средь бела дня расстреливали друг друга, а в творческих вузах шли вступительные экзамены. Рубль качался и падал, как осенний лист, МВФ задерживал выплату очередного спасительного транша, а во ВГИКе, в аудитории № 321 юноша-абитуриент декламировал:

      – Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…

      Газеты кричали о неминуемом экономическом кризисе, а в 316-й аудитории девушка-абитуриентка сообщала:

      – Только гордый буревестник реет плавно и свободно над седой равниной моря…

      На Пушкинской площади, на митинге ЛДПР Жириновский обещал стать президентом и спасти страну, а в 312-й аудитории еще одна абитуриентка плясала и пела под Аллу Пугачеву:

      – Арлекино! Арлекино! Трудно быть смешным для всех…

      В кинотеатрах публика восторженно ревела, когда Бодров из чапаевского пулемета мочил в Нью-Йорке проклятых американцев, а в 305-й аудитории Надя Петелькина спрашивала профессора Джигарханяна и других членов приемной комиссии:

      Как я люблю тебя?

      Я люблю тебя так,

      Что скажи мне хоть слово,

      Подай мне лишь знак,

      И я в небо взлечу,

      Проплыву океаны,

      Чтоб с тобою быть рядом,

      Дорогой мой, желанный!..

      У Петелькиной были такие сияющие глаза, такая трогательная наивность, свежесть и искренность не то природного таланта, не то первой девичьей влюбленности, что даже самые придирчивые члены комиссии не прерывали ее. И она продолжала, зардевшись:

      Как я хочу тебя?

      Я хочу тебя так,

      Что душа замирает

      И сердце томится,

      И к тебе каждой клеточкой тело стремится!

      О, как хочу, как хочу я тебе

      Тоже ночами хоть изредка сниться!..

      Даже Лариса Ивановна Удовиченко перестала обмахиваться газетой «Известия» с заголовком о неминуемом крахе экономики и с удивлением рассматривала Петелькину. А та все спрашивала у профессора Джигарханяна:

      Как я люблю тебя?

      Больше, чем свет!

      Больше, чем радость!

      Сильнее удачи!

      Так я люблю тебя!

      Так! Не иначе!..

      И умолкла.

      Члены комиссии тоже молчали, разглядывая ее – юную, лучеглазую, не то ребенка, не то уже взрослую.

      – Гм… – сказала Удовиченко. – Детка, это чьи стихи?

      Петелькина покраснела:

      – М-м… мои…

      – Твои? А сколько тебе лет?

      – Шест… – начала Петелькина, но тут же поспешно поправилась: – Семнадцать. Вчера исполнилось, честное слово! – И показала паспорт. – Вот…

      – Не нужно, – сказал Джигарханян. – Вы откуда приехали?

      – Из Сибири, Уярска.

      Тем временем в коридоре толпа абитуриентов, прильнув ухом к закрытой двери, недоумевала:

      – Что там происходит? Они ее уже шесть минут держат! Другие за минуту вылетают…

      А в душной аудитории профессор Джигарханян, трудно дыша и обмахиваясь газетой, произнес:

      – Стихи… хорошие… А что вы еще умеете?

      – Еще я танцую, пою…

      – Хорошо. Спойте.

      Но Петелькина успела спеть лишь два слова – «Сронила колечко со прав…» – как Удовиченко ее остановила:

      – Достаточно. – И повернулась к секретарше комиссии: – Дайте ей направление в общежитие. – А Петелькиной: – Девушка, вы допущены к первому экзамену.

      Петелькина пулей выскочила в коридор и, сшибая абитуриентов, ринулась к другой аудитории, под дверью которой стояла аналогичная толпа.

      – Зина! Зинка! Меня допустили!!!

      Зина, ее ровесница и землячка, бледная от страха перед экзаменом, бросилась ей навстречу.

      – Дай подержаться! У меня колени дрожат! Дай за тебя подержаться!

      Они обнялись, но Петелькина тут же вырвалась.

      – Где телефон? Где тут телефон? Я Зое должна позвонить!

      И, найдя телефон-автомат, сообщила в трубку:

      – Теть Зой, мне только чемодан забрать! Я в общежитие переселяюсь! Я на первый тур прошла! Куда приехать? В мебельный? На Пресню? А где это?

      Читая вывески магазинов, Петелькина – с заплечной сумочкой-рюкзачком – весело и чуть ли не вприпрыжку шла по Красной Пресне. Несмотря на чудовищную жару, она так ярко светилась счастьем, юностью и голыми коленками, что на нее заглядывались встречные мужчины, а сорокапятилетний Павел Кибицкий даже притормозил свой «лексус» и повел его рядом с ней.

      Но заговорить не успел