Разная жизнь. Олег Казаков

фиолетовыми, всем отчуждением на которое способен цвет розовый, той леденящей, но сладкой тревогой, которая свойственна предчувствию любви…

      Не претендую на верность описания, но гарантирую искренность памяти.

      В один из таких зимних дней я возвращался домой с проспекта Руставели. Мне доводилось нередко там бывать. Но тут ешё мама заболела и попросила купить лекарство. В ближних аптеках его не было. Пришлось на проспект смотаться. Тогда уже метро в городе открыли. Э-э!

      Нашлось лекарство. Потом, напротив оперного театра, в книжном магазине я увидел книгу в простой обложке. Автор? Ну, совсем незнаемый: Алексей Кольцов. Взял книжку с прилавка и развернул, и увидел: «Ты пахни в лицо, ветер с полудня…» (Действительно, помню это!) Книжку я купил. Домой пришлось идти пешком, но это чуть больше получаса ходу – всего лишь. Подхожу к самому повороту на свою улицу. В руке у меня авоська: та самая легендарная советская «сетка». В ней – лекарство (довольно объёмистая упаковка), что-то ещё, что просила купить мама, и книжка Алексея Кольцова.

      И тут мне навстречу – Реваз. Вот с ним-то мы совсем недавно и подружились. Парень столь же яркий сколь и странный. Удивительная одарённость! Он тогда уже окончил школу, проявлял недюжинные способности. В то лето, когда я «готовился» к переэкзаменовкам, он сдавал вступительные в Академию Художеств. Сдал. Успешно. Потом вдруг забрал документы и ушёл. Усиленно занялся гуманитарными науками, в особенности историей. Всё это – сам по себе, без наставников. Его идеалом был Рихард Зорге. Почему именно Зорге? Не знаю…

      Не помню, как мы подружились. Наверное, потолковали пару раз о мировых проблемах, я ему почитал «из своего», да он мне рассказал, «что-то из…». Во всяком случае, именно от него я узнал имя Эразм Роттердамский – таинственное имя, словно входишь в загадочный город. Реваз дал мне для прочтения книгу Эразма «Похвала глупости». Книга меня очаровала и очень напомнила (почему?!) «Обыкновенную историю» Гончарова. Я тогда весьма увлекался Гончаровым.

      О, я вовсе не был хорошим учеником – школа была одно, литература другое. По химии, например, мне ставили вожделенные тройки почти автоматом, за то, что я талантливый, подающий надежды, поэт. По остальным «точным дисциплинам» тоже учитывалась моя одарённость, кроме того я и впрямь отличался. И я мог всласть вечерами, вместо приготовления уроков, читать.

      К тому времени (из книг) я знал, что на свете есть город Париж. Там есть река Сена, бульвары, развалы и лавки букинистов. Там жили Гюго и Жюль Верн. И вообще!

* * *

      Реваз был тяжеловатого сложения, но осанист. Крупная умная голова, римский нос, коричневое в крупную клетку пальто. Руки всегда в карманах. Воротник всегда поднят. Шапки не носил.

      Я — тощ и жилист, классический череп, нос – в университете прозвали гоголевским. Серое пальто со светлосерым ворсом. Руки всегда в карманах. Воротник всегда поднят. Шапки не носил.

      И вот на повороте к нашей улице, навстречу мне – Реваз. С насмешкой, с иронией он говорит мне:

      – Что это ты, как рабфаковец в двадцатые годы?! С авосечкой, а в ней книжечка?»… – (Были в 20-е годы