365 дней тоски. John Hall

на части!»

      Психоз пробивается сквозь рассудок, через мои собственные мысли, и призывает меня убить меня самого.

      – Заткнитесь! – взрываюсь я, всё же срываясь на крик.

      Ещё через минуту стук в дверь прерывает состояние персонального помешательства.

      – На вас поступило несколько жалоб. Согласно политике нашего заведения, мы вынуждены отказать вам в дальнейшем оказании услуг. Просим самостоятельно покинуть гостиницу, – прилизанный, улыбчивый, совершенно отвратительный своей радужностью халдей вызывает у меня рвотный позыв. Ещё через минуту меня выбрасывают на улицу.

      «Второй раз в жизни ты побывал в невесомости!» – смеются психоз и рассудок.

      День сто двадцать пятый.

      Я кашляю кровью уже две смены. Осталось совсем чуть-чуть – и я покину этот пепельный и пыльный Хельхейм… этот пышущий сероводородом и пламенем Тартар… этот украшенный стучащими и грохочущими сталактитами-станками, гудящий и скрипящий тормозами сталагмитов-кран-балок Миктлан. Ещё чуть-чуть – и на встречу со мной придёт великий поэт Вергилий и поведёт меня навстречу тем, кто был до меня, и тем, кто ещё будет… Ещё немного – и моё нутро разорвётся в клочья от донимающего меня кашля!

      «Да зайди ты уже хоть куда-нибудь!» – в последнее время объединившиеся психоз и рассудок пытаются уговорить меня потратить тот небольшой остаток денег на то, чтобы заехать в максимальный бомжатник или притон, лишь бы там была нормальная фильтрация воздуха. Если две смены назад они ржали и донимали меня, то теперь следуют за мной, стирая свои колени… настолько сильно они не хотят кануть в Лету.

      – Нет… – спокойно декламирую я, отхаркивая очередной сгусток слюны и алой жидкости, и ломаясь пополам от раздирающей грудную клетку боли. – Всё это – благодаря вам… – я уже не стесняюсь говорить в полный голос… окружающим откровенно насрать. – И если мы встретимся с… то это будет на вашей совести.

      Кашель проявляется всё чаще. Даже попытки поднимать респиратор и сплёвывать смесь с металлическим привкусом не помогают спасти маску и сейчас она всё больше окрашивается в цвет снисходящей на нет жизни.

      Звук звонка сообщает о закончившейся смене. Он смешивается с великим множеством голосов в моей голове. Они кричат: «Беги на вокзал!» – но мне слишком приятно чувствовать их страх. Поэтому я иду пешком.

      День сто двадцать шестой.

      Стук колёс уносит меня прочь от завода. Столь ехидный и злорадный рассудок молчит. Столь весёлый психоз поддерживает рассудок в сохранении табу на нарушение тишины. А я смотрю в окно и удивляюсь размаху, с которым возводилось это место. Я видел сталелитейные цеха и гальванику, я видел малярку и очистку стали от ржавчины и старой краски.

      – Смешно… – хмыкнул я, нарушая эмбарго. – Наша земля подобна стальному шарику. Человечество при этом – коррозия… извечно голодная.

      «Завязывай философствовать, – холодно сказал рассудок. – То ты называешь нас грязью, то пылью, то дерьмом. Теперь