Двадцать лет спустя. Александр Дюма

зависит только от меня, то считай, что оно уже сделано.

      – О, сударь, оно зависит только от вас!

      – Я жду.

      – Сударь, милость, о которой я вас прошу, заключается в том, чтоб вы называли меня не Мушкетоном, а Мустоном. С тех пор как я имею честь состоять управляющим его милости, я ношу это имя, как более достойное и внушающее почтение моим подчиненным. Вы сами знаете, сударь, как необходима субординация для челяди.

      Д’Артаньян улыбнулся: Портос удлинял свою фамилию, Мушкетон укорачивал свою.

      – Так как же, сударь? – спросил, трепеща, Мушкетон.

      – Ну конечно, мой милый Мустон, конечно, – ответил д’Артаньян. – Будь покоен, я не забуду твоей просьбы и, если тебе угодно, даже не буду впредь говорить тебе «ты».

      – О! – воскликнул, покраснев от радости, Мушкетон. – Если вы окажете мне такую честь, сударь, я буду вам признателен всю жизнь. Но может быть, я прошу уж слишком многого?

      «Увы, – подумал д’Артаньян. – Это совсем мало по сравнению с теми неожиданными напастями, которые я навлеку на беднягу, встретившего меня так сердечно!»

      – А вы долго пробудете у нас, сударь? – спросил Мушкетон.

      Лицо его, обретя прежнюю безмятежность, расцвело опять, как пион.

      – Я уезжаю завтра, мой друг, – ответил д’Артаньян.

      – Ах, сударь, неужели вы приехали только для того, чтобы огорчить нас?

      – Боюсь, что так, – произнес д’Артаньян совсем тихо, и отступавший с низкими поклонами Мушкетон его не расслышал.

      Раскаяние терзало д’Артаньяна, несмотря на то что сердце его изрядно очерствело.

      Он не сожалел о том, что увлек Портоса на путь, опасный для его жизни и благополучия, ибо Портос охотно рискнул бы всем этим ради баронского титула, о котором мечтал пятнадцать лет; но Мушкетон-то желал только одного: чтобы его звали Мустоном; так не жестоко ли было отрывать его от блаженной и сытой жизни? Д’Артаньян раздумывал об этом, когда вернулся Портос.

      – За стол, – сказал Портос.

      – Как за стол? – спросил д’Артаньян. – Который же теперь час?

      – Уже второй, мой милый.

      – Ваше обиталище, Портос, просто рай: здесь забываешь о времени. Я следую за вами, хоть я и не голоден.

      – Идем, идем. Если не всегда можно есть, то пить всегда можно; это один из принципов бедняги Атоса, и в его правоте я убедился с тех пор, как начал скучать.

      Д’Артаньян, который, как истый гасконец, был по натуре весьма умерен, по-видимому, не очень верил в правильность аксиомы Атоса; все-таки он старался по мере сил не отставать от хозяина дома.

      Однако, глядя, как ест Портос, и сам усердно прихлебывая вино, д’Артаньян не мог отделаться от мысли о Мушкетоне, тем более что Мушкетон, не прислуживая сам за столом, что при нынешнем положении было бы ниже его достоинства, то и дело появлялся у дверей и выказывал свою благодарность д’Артаньяну, посылая им вина самые лучшие и самые выдержанные.

      Поэтому, когда за десертом Портос по знаку д’Артаньяна отпустил лакеев и друзья остались вдвоем, д’Артаньян обратился