Моя любимая лгунья. Лила Каттен

налить ей воды.

      Сегодня жарко, может, поэтому она побледнела.

      – Боже, ты предлагаешь матери воду из-под крана? – на ее лице была смесь удивления и отвращения.

      – Неужели по трубам стали пускать яд?

      – Таисия? Я тебя не узнаю, – шок на красивом материнском лице был неописуем.

      – Мам, это просто вода, – я отпила, немного дав понять, что это нормально, если просто ее выпить.

      Она покачала головой и подошла к холодильнику. Вынула оттуда стеклянную бутылочку и наполнила бокал на высокой ножке. Видимо, у нее новый бзик по поводу здоровья.

      Быть дочерью Марины и Виктора Павловых очень сложно. Особенно когда ты полная противоположность тому, чего от тебя хотят. Я не бунтарка, но и не та безмолвная кукла с улыбкой на лице, которую приходилось изображать перед ними слишком часто. Не то чтобы я выросла и решила положить конец ее влиянию на меня и мою жизнь, но кое-что определенно должно измениться с этих пор.

      Я закатила глаза, но осталась на месте. Ведь мы недоговорили.

      – Итак, в чем дело? – она опустила воду слишком громко, точно сдерживая гнев, который был неуместен, как я считала.

      – Прости? Я даже не понимаю откуда проблема.

      – Я задала тебе вопрос, и ты ответила мне, что познакомилась с этим мальчишкой. Зачем?

      – Мам, проблема в наличии нового знакомого, или в том, кто этот человек? Ты ведешь себя странно и называешь его то «мальчишкой», то «приемышем».

      – Ради бога, ты же не станешь говорить о нем как о родном сыне Камиллы и Романа, как о ровне. Он плебей и общение с ним…

      – Ты… – у меня не хватало слов. Их просто не было. По крайней мере, приличных. – Мама, поверить не могу, что ты все это произнесла только что вслух. Это ужасно.

      Ушла к входной двери, но она меня перехватила.

      – Мы недоговорили, – тон сменился на властный, от которого я давно не испытывала страха.

      – Если ты планируешь осыпать Арсения своими ужасными словами, мы не станем продолжать. Ты не можешь так о нем говорить и вообще о людях.

      Мне казалось, что я объясняю ребенку, как снимать обертку с конфеты, прежде чем положить ее в рот.

      – Правда? И почему? Какое из моих слов в отношении этого… – она задумалась на секунду, выискивая в голове слово, – человека, говорило о лжи? Он рос под крышей Буровых, но остался оборванцем. Даже с их фамилией и отчеством Романа. И, – она прочистила горло, как будто перед тем, как произнести финальное слово, – я запрещаю тебе с ним общаться.

      – Знаешь, я сейчас уйду и притворюсь, что не слышала этого всего. А тебе надеюсь, станет в итоге стыдно за свои слова.

      – Нет, дочка, – она обхватывает мое запястье своей ладонью и не позволяет сделать шаг. – Ты сделаешь так, как я сказала. Если твой отец узнает, он будет весьма огорчен твоим поведением.

      – Тогда посмотрим, что скажет он. Потому что идти на поводу твоих дурацких принципов и прочей ерунды я не хочу.

      – Это не принципы, – взревела на весь дом снова. – Он оборванец без родословной. Даже дружба с ним мрак, который ты сеешь на нашу