Моя любимая лгунья. Лила Каттен

ми еще и меня, но здесь не до выбора.

      Я бы многое хотел изменить. Изменил бы. Но кто я и кто они? Те, что сидят на скамье позади адвоката и постоянно шепчутся, грозно посматривая в мою сторону.

      Она похожа на свою мать. Такие же красивые глаза. Блестящие и очень длинные волосы. Губы… Губы моей девочки сводят меня с ума. Стоит ей их выпятить, когда что-то увлеченно пишет или облизывает, стоит им едва подсохнуть. Когда ей жарко, она сужает их красивой буквой «у» и дует на свою грудь, теребя ткань майки.

      Каждое ее движение, иногда и мысль… они мне подвластны. Я знаю их наизусть.

      Точнее, знал.

      Сейчас я теряюсь в догадках.

      Что будет дальше?

      Кто мы друг другу теперь? Когда я в дурацком костюме и вменяемым адвокатом наперевес против их знаменитого Шерлока Холмса.

      Он сказал, что дело дрянь.

      Как же банально все это. Богатая девочка и бедный парень из детдома, которому однажды повезло. Повезло ли?

      Вроде бы не стоило даже смотреть на нее. Но кто бы меня остановил?

      Никто. Даже я сам.

      Ей нужно просто сказать правду. Ту правду, которую знаем мы вдвоем. Не ту, в которой меня обвинили месяц назад. Или же прошло куда больше времени. Я потерял счет бесконечным дням, сидя за решеткой.

      Открываются главные двери и наконец я вижу ее.

      Павлова Таисия Викторовна.

      Она идет ровно. Громко, стуча каблуками, которые терпеть не может. В платье, что облепило ее, словно пытается задушить собой, которое презирает. С высоко собранными в тугую прическу волосами, которую ни за что бы не сделала по доброй воле. Она любит, когда они падают на ее спину, а спереди их поддерживает обычный спиралевидный ободок или моя рука.

      Я смотрю. Слежу за каждым движением ее ног, рук, губ.

      Тая в черных очках. И я жду лишь одного – когда она их снимет и посмотрит на меня. Это важно. Всегда было важным для нас с ней. Зрительный контакт.

      Чтобы понять друг друга без слов.

      Мы понимали. Всегда.

      Льдинка, как я привык ее называть наедине, располагается рядом с адвокатом. Оборачивается к отцу, который что-то ей говорит и затем садится ровно. Ее пальцы, которыми она держит сумочку, дрожат. Они продолжают дрожать и когда она медленно снимает очки. И когда поворачивает ко мне свою голову.

      – Глаза в глаза, Тая. Посмотри на меня, – шепчу про себя.

      В этот момент я вижу многое, что скрыто за этой надменностью дочери мэра. Богатенькой мажорки.

      Я вижу другое.

      Боль, сожаление, страх, приговор.

      Она также медленно отворачивается, чтобы камеры, которые снимают репортаж о громком деле, запечатлели всю достоверность огромной лжи, ведь каждый воспринимает ее за чистую монету.

      Больше она на меня не смотрела. А вот я не сводил с моей любимой лгуньи своих глаз. Даже когда судья просила меня об этом.

      Когда Тая говорила, что я преследовал ее. Втирался в доверие. Брал ее нежное тело насильно.

      Разве я мог такое сделать? Поступил бы с той, что стала дороже своей собственной жизни, причинить ей боль?

      – Вы узнаете эти простыни, Таисия? – спросил ублюдок-адвокат, поднимая пакет с «уликой».

      Бежевая шелковая ткань, окрашенная в темно-алый… цвет ее девственной крови. Я тоже помню их.

      – Да, они были в моей комнате на постели… в тот день, – опускает глаза, отворачивается.

      Потому что и мне знакомы эти простыни. В тот день мы занимались любовью. Впервые. Любовью… Я стал ее первым. Присвоил себе мою льдинку. Заявил свои права.

      А она говорит…

      – Арсений Романович Буров, принуждал вас к интимным отношениям?

      Все замерли. Каждый ждет своего ответа. Кто-то правдивого, кто-то необходимого сейчас.

      – Да.

      «Твоя ложь коварна…»

      – В тот день, двадцать четвертого июля, господин Буров, насильно принудил вас к сексу с ним?

      Шепот стих снова. Не потому, что им важно услышать ответ, маленькой лгуньи. Они уже давно для себя все решили. Просто так положено. Просто камера может не четко записать новую ложь.

      – Да.

      «Твоя ложь больше не имеет границ, малышка Тая».

      – Буров Арсений Романович, вас изнасиловал?

      Контрольный. Словно до этого два его вопроса не объявили мне приговор.

      Потому что им этого мало. Им нужно услышать это слово из ее уст.

      – Посмотри на меня, Тая. Посмотри и скажи, – шепчу себе под нос.

      Она молчит, и зал суда заполняет рокот немногочисленной публики, отскакивающий от его прогнивших стен коротким эхом.

      Но она поднимает голову и смотрит на меня. А я больше не могу прочесть то, что в ее глазах написано. Потому что моя льдинка, та, кто любила и отдавалась мне со всей чистотой в сердце и разуме со всей любовью, не предала бы меня.

      Та