Женщинам к просмотру не рекомендуется. Борис Бужор

о любви, которую, казалось, невозможно уже повторить. А вдруг возможно? И этот дерзкий голос. И нежный, и грубый одновременно. После фразы «хоре бухать» Вадиму стало плевать на по-траченные деньги, оно того стоит. Он не слышал этой фразы полтора года. И полтора года прожил без любви. И вот она к нему вернулась в лице дорогой проститутки столичного отеля. Неужели счастье снова случится?

      Мужчина мягко погладил по плечу съежившуюся, словно от озноба, девушку. Коснулся носом теплой и душистой шеи так же, как касался первый раз ее.

      – Я сейчас тебя боюсь, – произнесла Елена.

      – Почему?

      Они в обнимку повалились на кровать. Вадиму стало все равно уже на набедренную повязку.

      – Я – это словно не я, – произнесли губы. – Ты смотришь на меня, а не на меня, понимаешь? Куда-то…

      – Куда-то в прошлое, – продолжил Вадим.

      – Да.

      – Ты напомнила мне одну… Ты совсем не похожа, но напомнила, я не знаю, – Вадим провел носом по щеке девушки, робко поцеловал. – Я ее люблю.

      – Знаешь, – девушка отстранилась, хотела заплакать, но засмеялась. – Как прекрасно! Рада за твои такие чистые чувства.

      – Что с тобой, не пойму?

      – Блядь, ты не понимаешь? Ладно, – девушка привстала, ловко расстегнула со спины платье. То плавно, как в замедленной съемке, сползло вниз.

      Елена осталась в нижнем белье. И все-таки оказались чулки. Шагнула из упавшего платья, словно на эшафот…

      За ее спиной вдали сияли небоскребы, свеи зи окон подсвечивал красивую в чашечках лифчика грудь.

      По одной из высоток все так же сверху вниз бегала белая шкала.

      Елена прилегла рядом с Вадимом.

      – Если бы ты знал, как мне деньги нужны.

      – Зачем?

      – Молчи… Пользуйся… – грубо и с досадой сорвалось с женских губ, которые тут же с жаром коснулись крепкой груди.

      Вадим поджал под себя девушку. Та изобрази-ла удовольствие.

      – Она делала так?

      – Делала.

      Дальше руки Вадима потянулись к лифчику.

      Щелкнула застежка. Елена издала тихий стон, приподнялась, чтобы удобнее было его снять. Она понятия не имела, почему она так похожа на ту, которую она ни разу не видела. Елена, сама того не желая, предугадывала движения Вадима, но всячески им сопротивлялась. Но борьбы между ними не получилось. Вадим не осознавал ничего. Он был уже в июньской ночи, на той летней высотке московской окраины в объятьях женщины и за пару минут до счастья.

      Он тогда опоздал на поезд, дела перенес на непонятный срок. Она позвала его к себе. И они наслаждались друг другом, осознавая, как бывает прекрасно, когда у мужчины и женщины одновременно срываются планы.

      – Я ничего не понимаю, – со слезами вырвалось у девушки.

      Вадим тоже ничего не понимал.

      И она – кудрявая и хрупкая – сквозь стон повторяла: «Я ничего не понимаю».

      И не было зимы, только долгое лето в утрен-ней дымке и состоявшееся счастье. Первые лучи солнца, теплое утро, на скорую руку заваренный чай. Не стоишь на семнадцатом этаже, а летишь выше и выше – открываются простор столичной