Бездна. Кристоф Оно-ди-Био

Взгляд, в котором сверкали стальные отблески, словно под ее длинными шелковистыми ресницами скрывалась пара кинжалов.

      У тебя точно такие же ресницы, мой Эктор, и я не могу смотреть на них без дрожи.

      А еще я не описал ее пухлые сочные губы, ее скулы с крошечными родинками, такими отчетливыми на матовой коже, и круглый вздернутый носик, мягкие очертания которого противоречили острому подбородку. Зато я уже говорил о ее густой гриве, такой черной, что она отсвечивала синевой. Наука утверждает, что черное поглощает свет. А мне плевать, отвечает женщина. Впрочем, тем вечером никакой гривы и в помине не было, вся масса блестящих черных прядей была забрана в тугой пучок, какие носят танцовщицы. И только одна прядь выбилась на волю, лаская шею, наверное, такую же просоленную, как и волосы. Она только что вышла из воды. Всякий раз, как я ее видел, она выходила из воды. Это был знак судьбы.

      В широком вырезе ее темно-синего платья виднелись бретельки купальника.

      Я вытер с губ пену от сидра.

      – Да, похоже, мой репортаж продвигается.

      Она усмехнулась, явно не поддавшись на обман, и представила меня как «французского друга». Это мне понравилось: с такой рекомендацией я выглядел единственным в своем роде. Потом она сказала, что рада меня видеть, – не помню, чтобы за последние пять лет меня что-нибудь так обрадовало. Компания собиралась на какой-то концерт, и она спросила, не хочу ли я их сопровождать. Я ответил: «Con mucho gusto»[44], и это ее рассмешило.

      Я нес ее пляжную сумку. В «Лютеции» от нее пахло хлоркой. Здесь она благоухала йодом.

      В машине, которую на сумасшедшей скорости вел один из ее друзей, я все время ощущал жар ее ног, вплотную притиснутых к моим узким джинсам.

      Не стану описывать тебе ее друзей – я с ними почти не говорил. О концерте тоже говорить не буду. Там выступала группа, которую я обожаю и назову, быть может, в самом конце этого романа, не предназначенного для публикации. На самом деле я не думаю, что наше время возможно описать в форме романа. Сейчас от любого повествования требуется краткость: современный мир, постоянно прерываемый получением эсэмэсок или мэйлов, не способен что-либо поведать медленно и связно. Его единственная типичная черта – прерывистость.

      Поэтому скажу тебе коротко, Эктор: твоя мать любила танцы и танцевала она великолепно. Гибкая и сильная.

      Я держал ее пляжную сумку. Смотрел на нее. И сходил по ней с ума – еще сильнее прежнего.

      Она была вся в испарине, когда спросила, уже на выходе из зала: «Куда тебя подвезти?» Я назвал свой отель. И мою душу сковал смертельный холод.

      Что делать человеку в два часа ночи, в городе, где он нашел ту, которую искал?

      Я опустошил свой мини-бар. Попытался читать Чорана в плеядовском издании[45], прошелся по всем телеканалам, от Animal Planet до порнухи, и, наконец, рухнул на постель, сбитый с ног усталостью и спиртным.

      Из глубокого забытья меня вырвал телефонный звонок. Было девять утра. Портье сообщил, что меня ждут внизу.

      Она сидела в холле, одетая в желтое платье

44

С большим удовольствием (исп.).

45

Чоран Эмиль Мишель (1911–1995) – французский писатель, мыслитель-эссеист. Выходец из Румынии, где дебютировал книгой «На вершинах отчаяния» (1934). «Плеяда» – название престижной серии французского издательства «Галлимар», в которой публикуются произведения наиболее известных писателей и поэтов. – Прим. перев.