Убыр. Шамиль Идиатуллин

но нет, развернулся и снова к залу побрел.

      – Пап, – сказал я, потирая ушибленный бок.

      Широкая болотная спина качнулась за дверь зала и тут же уступила место руке-ноге-капюшону, которые мелко пошагали обратно.

      – Пап, хватит, а! – попросил я громко, не отрывая глаз от отца.

      Я краем глаза заметил, что из кухни вроде высунулась на миг мамина голова, опять лохматая, торжествующе усмехнулась и тут же спряталась, только волосы мотнулись. Я рывком посмотрел – нет никого, и тихо на кухне. Крикнул:

      – Мама!

      Папа подбредал ко мне, все так же отворачивая лицо. У него сейчас шея лопнет.

      – Мама! – крикнул я уж совсем отчаянно.

      Папа резко развернулся и снова пошагал к залу. Развернулся, кажется, в сантиметре от меня, аж костром пахнуло – а ведь я уже отступил на полкоридора.

      От папы никогда не пахло костром.

      Он никогда так себя не вел.

      Это вообще папа?

      – Папа, это ты? – отчаянно крикнул я.

      Растопыренный плащ вышел на новый круг.

      Я решил больше не отходить ни на сантиметр – и обязательно заглянуть под капюшон, чтобы все понять, даже присел немножко, и давил, давил в себе вопль, тупой и дикий, чтобы горло разодрать, но прекратить эту непонятную и страшную ерунду. Пахнуло костром, плащ побрел к залу, а я почувствовал, что упираюсь спиной в ручку Дилькиной двери.

      Блин, я же на месте стоял, вон у того стыка обоев, а уже сдвинулся на полтора метра.

      Надо вернуться.

      Ноги не шли. Не шли, и всё.

      Он к Дильке прет. Зачем-то.

      Имеет право, она его дочь.

      Не пущу.

      Я привалился спиной к двери, совершенно позабыв, что она открывается внутрь, качнулся, но не провалился, и сказал:

      – Стой.

      Не то себе, не то плащу.

      Сам устоял, плащ приближался.

      – Стой, говорю!

      Драться не смогу, понял я, это все равно отец – или не отец, ну что ж это, как можно о таком думать вообще, пахнуло костром, где мама, почему всё на меня-то? – и крикнул почему-то по-татарски:

      – Tuqta!12

      Смешно. И, главное, непонятно, подействовало или нет. Похоже, нет – я, оказывается, на полметра вдвинулся в комнату. Зато горло посадил, как и мечтал.

      Никто не проснулся, даже Дилька – я мельком оглянулся. Она живая хоть? Сопит и хмурится. Плащ выбрался из зала.

      Я упал ладонями на косяки, вцепился в них и силой – честно – вернул себя в дверной проем.

      Не пущу.

      Что происходит, а?

      А?

      Кажется, я заорал это. Осипшим-то горлом.

      Кажется, зажмурился.

      И кажется, сделал что-то еще.

      И застыл с закрытыми глазами, ожидая, пока пахнёт костерком. И, наверное, случится, что-то еще.

      Сердце оглушительными толчками распирало горло и виски. Руки и ноги тряслись. Костром не пахло.

      Я медленно открыл глаза.

      В коридоре

12

Стой!