Судоходство в пролет. Алексей Смирнов

как утка, и хрипит: «Ебаные кроты»…

      На лице – явления сердечной недостаточности.

      Морфология

      Видел человека, он шел по тротуару.

      С серым лицом.

      Поверьте, это не метафора какая-то. Это было действительно серое лицо, абсолютно. Не испитое, а какое-то чужое. Словно под серой краской в пупырышках, которая более толстым слоем лежала на носу и щеках.

      Ноздреватое все такое.

      Болезнь Аддисона? Волчанка? Нет, не похоже, хотя я не такой уж эксперт.

      Мне показалось, что это вовсе не человеческое лицо, а маска. Ничего доброго она не выражала.

      Хотя в действительности это, возможно, очень хороший человек.

      Но я сомневаюсь. Не знаю, почему.

      Я вспомнил, как в школе нам рассказывали про лишних людей. По-моему, вся эта публика – Онегин, Печорин, Чацкий как раз и не были лишними.

      Они и сейчас были бы весьма не лишними. Лишние люди, конечно, есть, и их довольно много, просто произошла путаница. Мы их ежедневно видим в телевизоре, в магазине, в подъезде.

      Red Hot Chilly

      Вот он, дьявол! Вот он, источник соблазна, доброхот-домовой!

      Пошел искать кота.

      Обычно он отдыхает в детской.

      Ну и вижу, что нет его на диване, а высовывается он филейно из-под дивана.

      – Кисонько! – говорю. – Что же уж ты совсем уже тут лежишь? Давай-ка я тебя выну, причешу…

      Улегся на живот. И вижу, что позади кота, под диваном, у боковой стены стоит чуть початая – на полглотка – бутылка Перцовочки.

      Это я, когда увлекался дурманом, спрятал ото всех, чтобы ночью пить и радоваться – и забыл.

      Начисто.

      И это после того, как я разыскивал копейки, собирал их в горсточку, рвался на улицу в ночной магазин догоняться первым попавшимся пивом, а меня не пускали мои стражники-родители, державшие меня в доме, ни на ступеньку лестницы не пускали, хотя я готов был бежать в исподнем.

      И она легла в мою руку: прохладная, увесистая, с мелодичным перебулькиванием. Готовая отдаться сию секунду, целиком, до самой пробки.

      Но мне же нельзя никаких Перцовочек. Категорически. По многим причинам.

      Да и просто нельзя.

      Уложил в холодильник до завтра. Валя Бобрецов ее очень уважает, а он придет читать стихи и заслужит, я знаю точно.

      Сложный обмен

      Ни с того, ни с сего я вспомнил, как меняли зеленогорскую квартиру моей теперь уже полужены.

      Восемь лет назад.

      Участвовал тесть.

      Вот ведь было на что посмотреть! Он был в ярости. Он не хотел менять квартиру; он считал, что его надуют.

      И он ничего не оставил новым жильцам.

      Ничего.

      Зверь!

      Были там книжки, купленные в минуты расслабленности близ ресторанов «Черный Кот» и «Олень». Книжки, которых заведомо никто не стал бы читать. Про партию, про колхоз, про историю Карельского перешейка. Я и сам в свое время отвез туда кое-что лишнее, ошибочно купленное.

      – Оставим, – машу рукой.

      – Как