Мотель «Вечерняя заря». Симона Сент-Джеймс

за стол, я достала из сумки пачку распечаток. Перед уходом на работу я несколько часов просидела за компьютером, переводя ценную краску в маленьком принтере Хизер. Моя коллекция пополнилась кое-какими статьями о Фелле – немногими, которые удалось разыскать еще до поездки. К ним я добавила заметки про Ника Харкнесса. Их оказалась целая куча.

      Если верить журналистам, Нику было двадцать девять лет. Мать он потерял еще в детстве – та погибла во время купания – и жил вместе со своим отцом и старшим братом Илаем. Отец работал юристом, в Фелле его хорошо знали.

      «Он стал совершенно непредсказуемым, – вспоминал позже партнер Мартина Харкнесса по адвокатской фирме. – Часто злился, бывал забывчивым. Мы понятия не имели, что происходит, – он стал совсем другим человеком. Не представляю, чем можно было ему помочь».

      Однажды Мартин вернулся домой с пистолетом. Илай в тот момент был в гостиной, четырнадцатилетний Ник играл в видеоигры на втором этаже. Судя по тому, что смогла установить полиция, Мартин с близкого расстояния дважды выстрелил старшему сыну в грудь. У себя в комнате Ник открыл дверь на французский балкон, спустился по нему вниз и побежал за помощью к соседям.

      На вопрос, почему он вдруг решил убежать, юноша ответил: «Я услышал выстрелы и крик Илая, а потом папины шаги на лестнице».

      Прибывшие на место полицейские обнаружили на полу в гостиной Харкнессов труп семнадцатилетнего Илая, а также самого Мартина на кухне – он пил воду, положив пистолет рядом с собой на кухонную стойку. «А где Ник?» – спросил он.

      Поскольку Мартина в городе все знали, местная пресса будто обезумела: «У ИЗВЕСТНОГО ЮРИСТА СДАЛИ НЕРВЫ», «ПОЧЕМУ ОН УБИЛ СОБСТВЕННОГО СЫНА?» Никто ничего не понимал. «Мне надо было с этим покончить, – только и сказал Мартин в свое оправдание. – Мне надо было со всем этим покончить». На суде он признал вину, так и не раскрыв никакой новой информации о содеянном. Через пару недель пресса о нем уже забыла.

      Вновь перечитав все заметки, я принялась рассматривать фотографии. Среди них был школьный снимок четырнадцатилетнего Ника с уже знакомыми мне голубыми глазами и острыми скулами. «Единственный оставшийся в живых сын Харкнессов» – гласила подпись. Несколько лет Ник прожил в городе с родственниками, потом, когда ему исполнилось восемнадцать, уехал. Зачем же теперь он вернулся в Фелл? И почему решил поселиться в «Вечерней заре» совсем один? Что он там делал? Чего хотел?

      Вдруг свет мигнул, затем погас и снова включился; флуоресцентные лампочки над моей головой зажужжали, словно вот-вот перегорят. Я поднялась из-за стола и, подойдя к двери, взглянула в окошко на мотельную вывеску. Та по-прежнему светилась, потом вдруг мигнула, после чего снова стала гореть ровно.

      Вот черт. Неужели какая-то проблема с электричеством? Схватив пальто, я накинула его на плечи, толкнула дверь и вышла наружу. Позади меня освещение снова погасло на секунду, будто в грозу, хотя погода стояла холодная и безветренная. Из коридора послышался ритмичный скрежет – металлический стук, источник