Потерять и найти. Брук Дэвис

наконец поняла, почему он вечно ходит так, будто его толкают в спину: меч оказался слишком велик для рыцаря.

      Потом они лежали в постели, и он вертелся с видом фокусника на сцене. Агата смотрела на него не моргая, и перед глазами у нее все плыло, сливалось со стенами. Он же считал, что это ее Страстный Взгляд – тот самый взгляд, который репетируют перед зеркалом, когда впервые узнают о пестиках и тычинках.

      Потом дело было сделано, и он понесся в туалет, а Агата натянула одеяло до подбородка и представила, как его достоинство качается из стороны в сторону, точно прыгающий в джунглях орангутан.

      Дожидаясь мужа в кровати, она не чувствовала ни удивления, ни потрясения, ни злости. Одно только разочарование. Разочарование в том, что человечество за столько-то лет эволюции не придумало ничего поинтереснее, чем скакать друг на друге, как кукуруза на сковородке.

      Агата хорошо помнила тот миг, когда узнала, что у мужчин между ног болтаются эти безобразности. Она потом еще несколько месяцев не переставала о них думать. Сама мысль о том, что этих скрытых штуковин вокруг тьма-тьмущая, ее пугала. И как только другие женщины спокойно живут в таком мире?

      Она словно попала в западню. Мужчины на улице здоровались с ней так самодовольно, что Агата утыкалась взглядом в землю и думала: «Унегоестьпенисунегоестьпенисунегоестьпенис».

      Но потом, много позже, когда ее муж (как и все существа на свете!) начал стареть и обвисать, Агата вновь научилась смотреть мужчинам в глаза.

      – Здравствуйте, – преспокойно отвечала им она, а про себя думала: «Какие же вы жалкие. Вы и ваши дряхлые пенисы».

      Печальный пенис Рона стал первым симптомом его старения. Вторым – волосы у него в ушах, трепетавшие на ветру, как руки утопающих. С тех пор Агата бессильно наблюдала, как волосы исчезают и появляются на разных частях его тела.

      Третьим симптомом стал приступ, после которого Рон потерял чувствительность в левой ноге. Теперь ему приходилось держаться за бедро и тянуть ногу за собой во время ходьбы.

      Подскочил, потяну-у-у-ул. Подскочил, потяну-у-у-ул. Подскочил, потяну-у-у-ул.

      Четвертым симптомом стал пластиковый катетер, который Рон по вечерам держал на прикроватной тумбочке. После появления катетера каждое утро Агаты начиналось с тихого всплеска мочи ее мужа, который сонно тащился в туалет.

      Подскочил, потяну-у-у-ул, плюх! Подскочил, потяну-у-у-ул, плюх!

      Как-то утром, направляясь к кухонному столу, Агата вдруг поняла, что апельсиновый сок в ее стакане плещется точно с таким же звуком.

      Больше она его не покупала.

      Пятым симптомом была огромная жировая складка, соединявшая подбородок Рона с его шеей, как у пеликана. Теперь любое его слово сопровождалось беззвучным сотрясанием отвисшей кожи, которое усиливалось в зависимости от того, насколько громко он говорил. Кожа эта днем и ночью колыхалась у Агаты перед лицом – неизменная, как солнце. И смотреть на нее было так же невыносимо, как на солнце.

      Примерно в то время Агата перестала разговаривать с мужем. Бурчала, вздыхала, кивала, пихала его локтем, но никогда не говорила. Не со злости,