Милость к падшим. Алексей Солоницын

для умывания.

      – Тамир умер.

      Амизи вскинула быстрый взгляд на дочь:

      – Уже рассказали.

      У нее было усталое лицо, и без подводки глаз, раскраски щек, без парика с рядами мелких косичек она выглядела как уже много пожившая и много чего пережившая женщина. Перед встречей с мужчинами она увлажняла себя благовониями, надевала шелковую легкую тунику, и тогда прежняя привлекательность возвращалась к ней. Тем более в полумраке, когда горела лишь одна свеча. А сейчас слишком были видны следы распутной жизни – особенно на ее лице.

      – Слышала, ты его похоронила.

      – Да.

      – Пришла попрощаться?

      – Да.

      Амизи смотрела на дочь и видела, что в глазах Алоли появилось нечто большее, чем грусть. Будто бы возникло что-то вроде жалости или печали. Иначе бы она не отводила взгляд, не прятала бы его, смотря в пол, или на голые стены.

      – Кто же теперь управляет? Керим?

      – Медведя он продает. Акробаты отделились, уже ушли. Кейла вместе с ними.

      Амизи поняла, что дочь не знает, как жить дальше.

      – Керим хочет нанять нового мима. Будет его искать в Иерусалиме. Говорит, там есть школа мимов.

      – До Иерусалима еще надо добраться.

      Амизи теперь не видела в Алоли соперницу, которая причинила ей столько боли и унижений, а видела дочь, которая тоже попала в беду.

      – Что же ты решила?

      – Пойду с Керимом. Он придумает новые пантомимы.

      – Керим? Подумай сама, разве он способен? Тем более, продает медведя, чтобы не подохнуть с голода. – Амизи прямо посмотрела на дочь. – Иди сюда, сядь рядом. – Алоли послушалась, села на ложе рядом с матерью. Амизи положила ей руки на плечи. – Ты рано сдалась, дочка. Рано! У тебя впереди целая жизнь.

      – Отец тоже так говорил.

      – Отец! Не смей так называть этого похабника! Слава Богу, он сдох. Я не брошу тебя. Увидишь, всё у тебя выйдет. И не надо никуда уезжать из Александрии.

      Пока дочь и мать говорили, уже весь дом блудниц знал, что к ним пришла танцовщица и певица Алоли. И Левкиппа, хозяйка дома, тоже узнала об этом, и возрадовалась, и поспешила в маленькую угловую комнатку Амизи.

      Она вошла без стука, улыбаясь во всё свое широкое нарумяненное лицо и всегда ярко накрашенные губы. Толстая, но не расплывшаяся, всё еще привлекательная своими пышными формами, которые нравились многим мужчинам, особенно возрастным, она, протянув полные белые руки вперед, мелкими шажками приблизилась к Алоли:

      – Какая радость! Какое счастье видеть тебя, Алоли!

      Она обняла девушку, прижала ее к своей пышной груди.

      – Умерь свои восторги, – спокойно сказала Амизи. – И прикажи накрыть стол в триклинии. У нас с Алоли есть к тебе серьезный разговор.

      – Да я с удовольствием! Девушки! – обратилась она к обитательницам дома, заглядывающим в приоткрытую дверь комнаты, чтобы поглазеть, убедиться, что Алоли действительно пришла к ним. – Ты, Коринна, – позвала она девушку, увидев ее голову в двери, – иди вниз, скажи на кухне, чтобы всё приготовили для приема нашей гостьи, красавицы Алоли! Да побыстрее!

      Головка