Синеокая моя Русь. Александр Ковшиков

с пирогами,

      Глазунья с салом, валит пар

      От чугунка с густыми щами.

      Ну, надо же! Вот так приём!

      Друзья и то не так встречают.

      Авось и ночь переживём,

      А Бабку зря и впрямь ругают!

      О чём ещё беседу вёл

      Я с ней – уже и не припомню,

      А утром, чуть рассвет, ушёл,

      Но встречу эту долго помню…

      И сколько лет уже прошло,

      Ходил я в лес зимой и летом,

      Но вот ни разу, как назло,

      Не отыскал избушку эту.

      Пойду смотреть на глухарей

      Воспевая утреннюю зорьку,

      На делянке плачут глухари.

      И, внимая птичьему восторгу,

      Всё ликует у меня внутри.

      Рвётся сердце из груди в просторы

      Под парами дремлющих полей,

      И навстречу пушкинской Авроре

      Выхожу из стареньких сеней.

      И её, красавицу босую,

      Повстречаю на дороге грёз,

      Направляясь в рощу молодую

      Пить прохладный сок родных берёз.

      Там в берёзках ветерок ершистый,

      Пролетая по своим делам,

      Сносит к речке клочья дымки мглистой

      И меня ласкает по вихрам.

      Я, испив живительную влагу,

      И моложе стану, и добрей,

      Соберу ещё чуть-чуть во флягу

      И пойду смотреть на глухарей.

      Отодвину ветку, словно шторку,

      Засмотрюсь – красивы и храбры,

      Воспевая утреннюю зорьку,

      На делянке плачут глухари.

      На лесном кордоне

      (Трилогия)

      Часть первая:

      Встреча

      Стоит изба, венцы прогнили,

      Дымок из треснутой трубы.

      Живут! И печку протопили.

      А я промок, искал грибы.

      Сколь до деревни? – Леший знает…

      Зайду, обсохнуть попрошусь.

      Темнеет. В небе громыхает.

      Я на крыльце и в дверь стучусь…

      За нею старый, хриплый голос:

      – Кого там чёрт ещё принёс?

      Со лба зачёсывая волос,

      Кричу:

      – Пустите, я замёрз!

      – Входи. Мы дверь не запираем.

      Что ж… отворяю, захожу.

      В сенях щенок залился лаем.

      – Не бойся, я его держу.

      Не трусь, не цапнет, лишь гундосит.

      Я так устал, что не боюсь.

      – Пустите на ночь.

      – А кто просит?

      – С Кунилова. Рябков зовусь.

      – Постой. Не внук ли деда Саши?

      – Ну да, Петровича, как есть.

      – Как много мы с ним «съели каши»!

      О, Боже! Лет прошло – не счесть!

      Так, что, Виталий, заблудился?

      Ну, заходи, на печку лезь.

      Я вижу, знатно находился.

      Согреешься – спустись поесть.

      Как хорошо на тёплой печке!

      На мне футболка и трико.

      Просфорой пахнет. Тают свечки…

      – А где же свет?

      – А нет его!

      У нас, как встарь: лишь керосинка,

      Да свечи, да лампады свет.

      Ну, что опять скулишь ты, псинка? —

      Боится грома –