Крылья и ножницы. Виктор Доминик Венцель

сок –

      Начинается новый день переломами строго вдоль,

      А настырная тошнота пилит ребра наискосок.

      Где вчера был покойный сруб и звенел перебитый цеп,

      Растянулась тугая нить для лежащих в своём ряду.

      Новый день зачерствел, как труп, словно брошенный в угол хлеб.

      Не отрезать, ни отломить – только взять, да зарыть в саду.

      А в земле мы всегда одни, даже если считать с конца:

      Отправляют на молотьбу души через земную гладь.

      Злое лето сорило дни с расторопностью мертвеца,

      Что лениво лежит, в гробу, и зазнавшись, не хочет встать.

      Злое лето пошло турой, понеслось по дороге вскачь,

      И до слез хохотал Господь, а потом начала Лилит,

      Ведь кружился мушиный рой, заглушая последний плач,

      Где дымилась больная плоть на столах из могильных плит.

      С элегантностью топора, с эшафотами грязных риг,

      По могилам тянулся плуг через серую рябь помех.

      Злое лето пришло вчера и посеяло в души крик,

      Вколотило под ребра стук, затянуло на горле смех.

      Отыскало по всем шкафам, напоило из серых луж,

      Где у гроба стоит кровать и раскрошены два ломтя.

      Распороло по старым швам и набило вовнутрь плюш,

      Улыбается, точно мать, перед тем, как топить дитя.

      Но в груди прорастет ковыль, безымянную смерть поправ,

      Разливая вино и мёд по пути в вековой Пергам.

      Злое лето вздымает пыль в чешуе пересохших трав,

      И хрипит костенелый свод в такт его золотым шагам.

      И раскрошится, как слюда, в пасти лета седая кость.

      Скорлупа затрещит внутри, выпуская червивый ком.

      Мне бы только войти туда, но мешает забитый гвоздь –

      Я вешу на входной двери, приколоченный молотком.

      Трансфер

      Затянув на коньках шнурки, Кай сидит на краю моста –

      Смотрит вниз, в ледяную гладь, в бесноватый и злой февраль.

      От сугробов ржаной муки и до лета одна верста:

      А потом все начнется вспять. Замыкает круги мистраль.

      Кай с улыбкой глядит туда, где миры пожирает лёд:

      Перекрёстки, дороги, парк, магазины, аптеки, дом,

      И стеклянную гладь пруда, и высокий церковный свод,

      Доконал ледяной инфаркт. Все и всюду покрыто льдом.

      Кай глядит в пустоту утра над землёй вековых потерь.

      Распускается эдельвейс, где недавно свистела плеть.

      Королева ушла вчера, не закрыв за собою дверь –

      Так спешила на поздний рейс, что забыла, куда лететь.

      Самолёт поломал шасси над полями согнутых шей,

      Догорел над когтями чащ, и упал на энергоблок.

      Герда съехала на такси, прихватив чемодан вещей,

      Две кредитки, холсты и плащ, пару сумок, мечты и "Глок".

      И слова из прозрачных льдин жизнерадостны, как некроз.

      Хороводы унылых лиц выплывают из стылой тьмы.

      Кай не верит, что он один. Кай считает, что невсерьёз.

      Кай считает замёрзших птиц в психотропном бреду зимы.

      Вот, заря полетела вскачь, топором