Крылья и ножницы. Виктор Доминик Венцель

еперь проблемы?

      Пары капель в иссохшем баке, вам не хватит туда-обратно?"

      Из динамиков воет танго, а диспетчер играет психа.

      За окном проплывает берег, но сушу нельзя досрочно.

      Пассажиров выводит ангел через первый пожарный выход.

      "Не толпитесь. И без истерик. До земли долетите точно"

      Стюардесса вколола опий, инженер предпочёл удавку,

      Бортмеханик разрезал вены, капитан отхлебнул Perlweiss'а,

      Отпечатав с десяток копий, пассажиры ушли в отставку.

      На билеты упали цены. Полетите грядущим рейсом?

      Сатана, Иегова, Атор, так кому мне из вас молиться?

      Сталь сминается, как в Дамаске – идеально, легко, бесшовно.

      Издевается навигатор, бесконечно мелькают лица.

      "Не волнуйтесь, наденьте маски, пристегнитесь, дышите ровно"

      Вот, с крыла сорвало турбину. Переход на другую фазу.

      Раскалённый металл податлив и отныне белее мела.

      Ободряя наполовину штаб в ответ присылает фразу:

      "Без турбины лететь – навряд ли. Приземлиться – другое дело"

      Полумрак пережал аорту. Не похмелье, а горло сушит.

      Переход со второй на третью и по встречной чужого ряда.

      Позывные уже ни к черту. И какое "спасите души"?

      "Кто-нибудь на борту, ответьте. Не хотите? Уже не надо".

      В голове так темно и пусто. Небо тонет в хрустальной пыли,

      Не остаться бы в этом смерче лепестком, тишиной, паролем,

      Где потом, с деликатным хрустом самолету ломает крылья.

      "Турбулентность, держитесь крепче. Ситуация под контролем"

      Можно просто шагнуть наружу – в фюзеляже сквозные щели

      Где-то в баре осталось виски, и один парашют в запасе.

      Пистолет подают на ужин, и три вида речной форели.

      От небес до могилы близко, ведь ещё заедает шасси.

      …Может, все это только снится? Самолёт, кашемир, утечка,

      Белый танец по старым минам, пустота, и любовь по факсу?

      Всё случилось в семнадцать тридцать.

      В пистолете была осечка.

      Но пилот, прихватив стрихнина, принял восемь железных капсул.

      Он

      Он носит пальто и перчатки шеврета,

      Пиджак на постои болотного цвета,

      Рубашку под горло. Ремень вкруговую,

      Застегнут на сверла, и сшит на живую.

      Он держит перила, и хваткой бульдожьей,

      Цветами акрила грохочет в прихожей

      Где кажется выше, и тоньше, чем сучья,

      Сгибаясь под крышей легко, по-паучьи.

      Он лапает книги, и ляпает краской

      Сплетает интриги с широкой оглаской.

      В безумии скрытом Он стонет гобоем,

      Топочет по плитам свинцовым подбоем,

      И тянется в двери, как чёрная кобра,

      Бетховен? Сальери? Но выдали ребра:

      И кожа ладоней бледна и облезла.

      Он входит в поклоне и падает в кресло.

      "Приветик! – хрипит он – А вечер, что надо!

      Опять на репите тайфун и торнадо!

      Висим на Голгофе? Стреляем картечью?

      Предложите кофе? А что-то покрепче?

      А может быть, ужин? А может быть, пулю?

      Осенние лужи? Мечты по июлю?

      Есть мысли о гамме? А что там, в Париже?"

      Он ходит кругами все ближе и ближе.

      "Есть сказки из Цана, и сказок немало…"

      Я выше лица натяну одеяло.

      Мне нужно укрыться и спрятаться в слякоть,

      В розетку две спицы – и больше не плакать.

      Зарыться в подушку, укутаться пледом.

      Мне жалко лягушку, что станет обедом.

      Мне жалко ягненка у старого парка.

      Бессмысленно. Звонко. Пронзительно. Ярко.

      Он дышит мне в спину, сжимает запястья:

      "Я вас не покину! Что надо для счастья?

      Свой домик во мраке и зернышко веры?

      Пурпурные маки, тюльпаны, герберы?

      Волшебное слово? Отправиться в Вими?

      Что нужно, что б снова казаться живыми?

      Он тянется крагой – Любви и покоя?

      Чернила с бумагой? Я знаю такое! "

      Я спрячусь в кошмаре за дверью палаты,

      Под сводами хмари, где звуки кантаты,

      Где в белом тумане сплетают волокна,

      Где Он не достанет сквозь двери и окна.

      Я – белый кораблик из старой газеты.

      Плыву, через