Склейки. Наталья Лебедева

Захара – главного режиссера, и Малышевой – главного редактора. А сбоку – крохотная, без единого окна, комнатушка операторов. Когда съемок нет, они сидят здесь втроем, соприкасаясь коленками и упираясь плечами в полки, с которых хищно смотрят одноглазые камеры. Здесь вьются заросли проводов, в углах таятся коротконогие сложенные штативы, а завершают пейзаж камни аккумуляторов и розеток.

      Дверь в кабинет Захара открыта, и я вижу его еще из коридора. Он невысок и толст, но весьма подвижен. Голова его, некогда покрытая светлыми волосами, блестит, отражая свет гладкой кожей. Рот прячется в короткой густой бороде и моржовых усах.

      – Захар, – говорю я, опираясь на дверной косяк, – мне нужна новая кассета.

      – Вы их едите? – он хмуро смотрит на меня, покусывая русый длинный ус.

      – Мне Данка велела оставить исходник для Малышевой.

      – Для Малышевой? – Захар сомневается, но потом говорит: – Все равно – нет. Надо заказывать.

      – Захар, сходи, закажи, а? – я стараюсь уговорить, потому что понимаю: если он откажет, мне до конца недели клянчить кассеты у девчонок.

      – Мне что, делать больше нечего?

      – А что ты делаешь? – мой вопрос искренен, я и правда не понимаю, что входит в его обязанности. Я вижу, как он записывает прогноз погоды: это пять минут в день. Еще полчаса монтирует рекламную программу. Что еще? Курит. Смеется в коридорах. Кричит на кого-нибудь. Все, по-моему. Утренний канал запуганные им девчонки делают сами. Они у него умные.

      – Нет, правда, Захар, а что входит в обязанности главного режиссера? Что ты у нас режиссируешь?

      – Оксан, уйди, не мешай, – Захар обиделся, и это повод не отвечать. Видимо, он и сам не до конца понимает, что должен делать, просто телеканалу положен главный режиссер.

      Я возвращаюсь к себе, в новости.

      – Не дал? – спрашивает Данка.

      – Не дал, – подтверждаю я.

      Она начинает рыться в столе.

      – Вот, нашла какую-то кассету. Потерял кто-то. Будет наша теперь – нечего терять.

      Мне везет: кассета новенькая, и я решаю под шумок оставить ее себе вместо моей, у которой начало уже битое, и изображение при просмотре рассыпается на цветные квадраты.

      На новой кассете записано всего ничего: общие планы кабинета да минут пять каких-то перебивок. Я отматываю на чистое место, чтобы ничего не затереть: на случай, если хозяин хватится, и еду на следующую съемку.

      2 декабря, пятница

      Время от времени кого-то из нас вызывают в милицию. Данка бесится и говорит, что планировать съемки не получается. На самом деле, ей не становится намного труднее, просто она любит нас контролировать.

      Мне в милицию к девяти. Мама берется меня провожать, я уступаю, чтобы она не переживала. Захожу в темный подъезд, а она остается мерзнуть в скверике под заснеженными липами.

      В крохотном крашенном желтой краской кабинете молодой человек задает мне вопросы.

      – Вспомнили что-нибудь еще про четверг?

      – Да, – с готовностью отвечаю я. – Вспомнила, кто был, когда я уходила. Перечислять?

      – Ну давайте, – ему, похоже, все равно.

      – Эдик оставался и оператор Витя Русаков. Захар