Зверь 44. Евгений Рудашевский

я бы не отказался. Но мне и фруктовых палочек хватает.

      – Вот… – протянул Кирпич. – И им там хорошо.

      – А тебе плохо? – спросил я с неожиданной для самого себя злобой.

      – Да нет, почему. – Кирпич качнул головой. – Я не жалуюсь, просто удивляюсь.

      – Осторожнее, – я показал на преградившую нам путь гусеничную ленту.

      Мы протащили телегу через ленту и дальше пошли молча. Даже Фара притих. В словах Кирпича не было ничего особенного – мы с Лешим о таком часто говорили, – но лично меня подкосил сам факт, что их произнёс Кирпич. Подобные мысли по определению не должны приходить в его голову, а тут пришли, и мне стало грустно.

      Нагнав «Зверь», мы пристроились за кормой. Сыч, ясное дело, не собирался тормозить для нашего удобства, но мы и так справились. Нацепили на телегу крюки, завели под днище цепь и махнули Кардану. Он краном кормового подъёмника перекинул телегу на палубу, а мы вскарабкались по бортовой лестнице. Сгрузили хануриков в мусорное отделение и сразу отправились во вторую ходку.

      Вообще хануриков предписывалось сгружать в отделение холодильное, однако оно располагалось неудобно – с правого, то есть с противоположного от печей борта, – и печники просили нас пользоваться именно мусорным, если только ханурикам не предстояло денёк-другой тухнуть в очереди. Сегодня очередей в печи не было.

      Пока мы дважды носились к воронке и обратно, топливный отряд покончил с заправкой «Зверя», а Кардан взялся за покраску палубы. Белая крыша – наш опознавательный знак. Ночью мы её подсвечивали прожекторами. «Зверь» не трогали ни свои, ни чужие. Ни с земли, ни с воздуха. Пожалуй, «Зверь» считался самым безопасным местом на десятки километров вокруг. Безопаснее любого бункера с его защитными приблудами. От нас лишь требовалось всегда быть на виду.