Крысы. ЛАРИСА ПОРХУН

ли, до последнего времени, я работала в одной забегаловке. Я раньше вообще довольно часто меняла работу. По разным, но думается, вполне очевидным причинам. Для меня это вообще не проблема. Но вот здесь почему-то задержалась почти на полтора года. Хотя местечко это и не представляет из себя ничего особенного: обычная стекляшка на восемь столиков, каких с десяток, если не больше в каждом районе города. Работа не то чтобы слишком тяжёлая, – хотя иной раз так набегаешься между стойкой, залом и кухней, что и ночи не хватает, чтоб ноги отошли, – но довольно хлопотная.

      Я была там кем-то вроде универсального солдата: мыла посуду и полы, лучше других разбиралась с кофе-машиной, оформляла доставку, иногда, если требовалось заменить кого-то из девочек, Карен ставила меня официанткой. Одним словом, делала всё, что потребуется, разве что на кассе никогда не сидела, Карен этого ни в коем случае не допустила бы.

      И вот я, оказывается, не придумала ничего лучше, (хотя даже не отдавала себе в этом отчёт!), как приковылять после вселенской катастрофы о которой, как вы помните, я тоже всё ещё не имела понятия, к себе на работу!

      И это после того, как по дороге помимо тех первых жмуриков, о которых я уже рассказывала, – причём, весьма подробно, – мне то и дело, попадались новые. Но эти уже не производили особого впечатления, говорю же, страшно только вначале.

      Кстати, – хотя и не уверена, насколько это кстати, – я в тот день видела и живых людей. Человека три, или четыре. С одним, вернее, с одной из них, мне даже удалось поговорить, но только толку от этого было мало, потому что бедняжка совершенно спятила. Это была пожилая женщина с распущенными волосами, которые больше напоминали спутанные, седые космы, одетая в одну нижнюю сорочку. Говорить она не могла, только хрипела и всё тянула меня куда-то, и при этом её слезящиеся глаза так ярко сверкали. Знаете, несмотря на полный мрак происходящего, – хотя согласитесь, здесь более уместно другое слово, – я подумала, что глаза эти, живые, горящие, на таком старом, обездвиженном страхом лице, смотрятся противоестественно. Как будто взяты у другого человека или просто всё её тело состарилось, а глаза – нисколько.

      Кажется, я спрашивала у неё, что случилось, имея в виду, понятно, не её конкретно, а ситуацию в целом. Но она ничего не слышала, она только произносила хрипло: «Руди, Руди!» и пыталась тащить меня, видимо для того, чтобы я помогла этому её Руди, но я в тот момент и себе не могла бы помочь, к тому же что-то мне подсказывало, что Руди больше не нужна ничья помощь, как, собственно, и ей самой, потому что, она вдруг тяжело повисла на мне, и изо рта у неё выступила коричневая пена. А потом она затихла, но не резко, а так, словно внутри у неё постепенно убавлялся звук. Знаете, как свет гаснет в кинотеатре…

      О боже, кино… Я почти забыла о том, что это такое… В какой жизни это было и сколько веков назад? Наверное, уже порядком набралось таких вещей, о которых я уже вообще никогда не вспомню…

      В общем, тогда я с трудом освободилась из цепкой старушечьей хватки, и пошла дальше. А потом