Мечты сбываются (сборник). Михаил Салтыков-Щедрин

словом, дело непременно приняло бы неблагоприятный оборот, если бы Дудочкин, своим легкомысленным вмешательством, не поправил его. По своему обыкновению, он был груб и не дорожил словами.

      – Не чествовать, – кричал он во все горло, – а пороть их надо! поррроть!

      Крестьяне смолкли и искоса поглядели на беснующегося писаря.

      – Да, порроть! – не унимался он, – а вы думали что? Неуч – народ! Свиньи – народ! Нашли кого чествовать!

      Мужики обиделись окончательно.

      – Ты чего, ворона, каркаешь? – обратились к писарю некоторые смельчаки.

      – Поррроть, говорю! ничего вам другого не надобно!

      – А мы разве за то тебе жалованье платим, чтоб ты нас свиньями обзывал?

      – Жалованье я не от вас, а из конторы получаю; не ваше это жалованье, а мое заслуженное. А что вы свиньи – это всякий скажет! И начальство вас так разумеет… да!

      – То-то «да»! Да́кало нашелся! вот мы тебе жалованье-то прекратим – и посмотрим тогда, как ты будешь дакать да в кулак свистать!

      – Так вас и спросили! «Жалованье прекратим»! Ах, испугали! Сдерут, голубчики! не посмотрят!

      – Православные! да что ж он над нами куражится! Ах ты, собачий огрызок! Не́люди мы, что ли, в самом деле?

      Общественное мнение вдруг сделало крутой поворот. Предложение Крамольникова и Воссияющего, которое готово было зачахнуть, совсем неожиданно получило все шансы успеха.

      Воспользовавшись колебаниями, вызванными писарем, из толпы выскочил «ловкий человек» (впоследствии он был привлечен к делу как пособник) и сразу сорвал сходку.

      – Православные! – крикнул он, – что на крапивное семя глядеть! Согласны, что ли?

      – Что ж, коли ежели Мосеич два ведра выставит… – пошутил кто-то.

      Но на этот раз шутка не имела успеха. Под влиянием горькой обиды, нанесенной писарем, мужички раскуражились. Даже умудренные опытом старики – и те, обратясь к Дудочкину, сказали: тебе бы, прохвосту, надобно нас на добро научать – ан ты, вместо того, что́ сделал? – только мир взбунтовал!

      И несмотря ни на какие противодействия и угрозы писаря, сходка определила: предложение Крамольникова принять, но с тем, чтоб в трапезе он лично принял участие вместе с священником, а в случае чего, был за всех в ответе, как смутитель и бунтовщик.

      – Праздновать так праздновать – хуже мы, что ли, людей! – говорили мужички, – только уж ежели что, вы нас, господа, не оставьте! Мосеич! милости просим! Просим, почтенный!

      Мосеич прослезился и отвечал, что он от мира не прочь.

      – Что мир прикажет, я все исполнить должо́н, – сказал он, – и ежели, например, мир велит…

      – Ну, ладно, ладно! чего еще канитель тянуть! Раскошеливайтесь, господа! Покуда еще что будет, а выпить смерть хочется! – крикнул кто-то.

      Через минуту послышалось звяканье медяков, а через две – бойкий кабатчик, со штофом в одной руке и стаканом в другой, уже порхал между рядами крестьян и поздравлял сходку с благополучным решением дела.

      Крамольников и Воссияющий шли