Незримый рой. Заметки и очерки об отечественной литературе. Сергей Гандлевский

о себе везде трубя

                     И наслаждаясь не любя…

      Дон Гуан льстит Доне Анне подчеркнуто почтительной влюбленностью, чем усыпляет ее нравственную бдительность, расчетливо и исподволь прибирая к рукам неприкаянную вдовью душу:

                     Я замолчу; лишь не гоните прочь

                     Того, кому ваш вид одна отрада.

                     Я не питаю дерзостных надежд,

                     Я ничего не требую, но видеть

                     Вас должен я, когда уже на жизнь

                     Я осужден.

      Знакомый оборот речи:

                     Я знаю: век уж мой измерен;

                     Но чтоб продлилась жизнь моя,

                     Я утром должен быть уверен,

                     Что с вами днем увижусь я…

      Как раз на днях закончен “Евгений Онегин”, не пропадать же формулировке, тем более что она заемная – из романа Бенжамена Констана “Адольф”. (Это возвращает нас к проблеме сальерианства и ремесла!)

      Вдова назначает воздыхателю свидание, причем не где‐нибудь, а у себя дома. На радостях Дон-Гуан отпускает казарменную дерзость4:

                    Проси статую завтра к Доне Анне

                    Прийти попозже вечером и стать

                    У двери на часах.

      Последняя сцена – свидание в комнате Доны Анны. Суток не прошло, а она, по существу, предает покойного мужа, объясняя шапочному знакомому меркантильные причины своего замужества:

                                                             …мать моя

                    Велела мне дать руку Дон Альвару,

                    Мы были бедны, Дон Альвар богат.

      Решительно изменилась психологическая мотивировка ее сопротивления Дон Гуану: “Мне вас любить нельзя…”, то есть, будь такая возможность, почему бы нет?.. Попутно она подогревает упования гостя, прямо говоря, что он‐то в своем праве испытывать к ней любые чувства.

      Остался сущий пустяк: разбудить в женщине сорочье любопытство. Что Гуану удается с абсолютно холодной головой: “Идет к развязке дело!” – отмечает он про себя.

      Чистая работа! Открыв напоследок свое настоящее имя, герой сохраняет лицо. В придачу в порядке награды за честность он может прочувствовать всю меру достигнутой личной власти над другим человеком – а это, пожалуй, одна из главных составляющих любовного наслаждения.

      Стук в дверь, однако.

      Похоже, в Болдино жених Пушкин заранее устроил себе своего рода одинокий “мальчишник”: прощался с прошлым, вглядывался в будущее. Смолоду он много повесничал и вволю повеселился над мужьями. Настал его черед сыграть роль супруга со всеми, так сказать, вытекающими. Не исключено, что среди прочего он примерился и к участи Командора. И как в воду глядел.

Пир во время чумы

      Последняя пьеса драматического цикла – перевод в большем смысле слова, чем предшествующие три. Но даже в переложении чужого вымысла от себя, как говорится, не уйдешь. Вообще у всякой

4

Анна Ахматова в статье “Каменный гость” Пушкина” назвала это “демонической бравадой”.