Десятая невеста. Анна Корвин

интереснее.

      В перерыве, когда рыцари отдыхали, Барбара пихнула меня локотком в бок и глазами на сэра Перидура показывает. Ах, ну да, я и забыла. Она ж мне велела навык светской беседы оттачивать. Я приосанилась, ресницами захлопала, губки бантиком сложила. Как учила Барбара, уставилась на Перидура с таким восхищением, будто он мне только что жизнь спас, и спрашиваю: куда вы, хороший сэр, путь держали, когда ее величество Барбару на невольничьем рынке встретили?

      Тот приосанился и говорит гордо: ехали, мол, мощи Виксентия Достопочтенного вызволять у душегубов саранчинских.

      – Мощи – это кости мертвяка что ли? – говорю.

      Барбара давай опять пихаться: чего несешь. Я исправилась:

      – Ах! – говорю. – Как интересно!

      Перидур аж расцвел и давай болтать: война там идет не первый год, в Саранчении. Много рыцарей полегло в битвах за эти кости. И вот он, Перидур, ведет очередной отряд на битву. И они-то уж точно кости завоюют и сюда привезут.

      Я киваю, глазами хлопаю: мол, до чего увлекательно. А сама вот-вот зевну. Но Перидуру, кажется, нравилось. Приосанился – борода вперед, грудь колесом, и вещает про подвиги, которые они совершат, сокровища, которые привезут, и все такое. Приложил руку к сердцу и говорит: обязательно убью в вашу честь не менее десяти тамошних лиходеев. И буду прославлять вас как самую что ни на есть на свете красавицу. И не позволите ли мне, так сказать, для храбрости, вот прямо теперь облобызать вашу ручку.

      Я покосилась на Барбару – та довольная сидит, только что не хихикает, но держится. А во мне кровь горячая дамозельская взыграла, думаю, чего это. Люди вон дерутся, на ристалище кровь проливают, а этот сидит, отдыхает, и ручку ему, видите ли, вынь да положь за одни обещания.

      – Вы, господин рыцарь, до тех земель пока что не доехали, – и улыбаюсь. – А турнир проходит прямо сейчас.

      И ресницами – хлоп, хлоп. И нарочно ручки на коленочках сложила, чтобы понял: нечего.

      Сэр Перидур обозвал меня жестокосердной шалуньей, выпрямился во весь свой богатырский рост и объявил: подать мне коня и доспехи! Буду биться, чтоб красавица Малинка позволила ей ручку облобызать!

      И пошел драться. Барбара мне подмигнула, а я только плечиком повела. Дамозель, говорите? Да легче легкого!

      ***

      Пиршество затянулось далеко заполночь. Уж мы с рыцарями и ужинали, и танцевали, и певцы нам играли на разных инструментах, и песни пели – очень было весело. Я даже как-то пообвыклась и с платьем, и с корсетом. В общем, и дамозелькой жить можно, ничего. Утром только тяжело вставать. Нам с Роландом нужно было выходить спозаранку, чтобы успеть на корабль.

      Я думала, Барбара будет спать без задних ног – но нет. Зевая, вышла в воздушном, как пена, ночном платье – проводить и убедиться, что я забираю сундук с нарядами. Роланд принялся ворчать, что ему тяжело, но Барбара его отругала, и он притух.

      – И не вздумай потерять или выбросить платья, – сказала она мне. – Я там тебе все собрала: и корсеты, и наряды, и краску.

      Я