Настасья. Ирина Критская

дохнуть начали. Чума, говорят. Ты вчера где шаталась? Я парня еле успокоил, он орёт, мамка по лесам ведьмует. Совсем ты очумела, Варьк.

      Варвара с трудом поднялась, вытащила сонного сына из кроватки, сунула Ивану.

      – Нет в нем силы никакой. Твой сынок, простой, челядь. Зря надеялась я, не вышло ничего. Слабое твоё семя, никудышное. А вот эта…

      Варвара мотнула головой в сторону комнаты, там шустро шевеля худенькими пальчиками разбирала козий пух Настасья.

      – Эта в силу входит. И из меня ее тянет, прямо высасывает. Скоро учить её надо будет, пора, пока я ещё что-то могу. А насчёт колдовства моего – чушь это все. Наша сила не в том, чтобы кур травить, мы другим живём. Потом поймешь… когда нибудь.

      …

      Ночью Иван уснуть не мог. Вдруг разом выпавший снег накрыл улицу и двор в сияющим покрывалом, и от этого в комнате было светло, как днём, высыпавшие после снегопада звезды пронзали лучами чёрное небо, казалось что эти лучи многократно отражаются от снежных сияющих накатов, и вся эта иллюминация бередила сердце, заставляя его колотиться у горла. Иван устал ворочаться в кровати, встал, глянул на часы (уж на четвёртый час повернуло), поправил одеяло у Алексашки, накинул полушубок и вышел на крыльцо. Странное чувство одиночества просто затопило его с головой, дом звенел.гулкой пустотой, пялился чёрными глазницами на белый сияющий мир и молчал.

      Иван прикурил третью, но горло загорелось от едкого дыма, и бросив окурок в снег, хотел было идти в дом. Но в самом конце улицы показались какие-то люди. И их фигуры, дробно усеявшие белый простор были похожи на фасоль, брошенную в густую сметану.

      Когда толпа приблизилась, Иван понял – заводилой компании был Петруха – двоюродный брат Коляна, противный, склочный мужичонка, с молодых лет бывший с Иваном в контрах. С ним в компании задорно прыгали ещё пара – тройка дружбанов, а позади топтались бабы во главе с Митрофанихой, толстой и неповоротливой, как свинья тёткой, соорудившей капитал на картошке, выращиваемой ею в размерах несусветных.

      – Что, Ванек? Ты в курсах, что Коляна седни в ренимацию опять положили? Ведьма твоя постаралась, давай, кажи её на народный суд. Пусть ответит людЯм почто гадит, cyчкa.

      Петруха одним прыжком вскочил на крыльцо, толкнул Ивана в грудь, пытаясь проскочить в дверь, но Иван здоровенный ручищей смел его вниз, деранул лом, приткнутый к стене, вертанул им перед собой, тыкая, как копьем.

      – Пошли вон отсюда. Черти, носит вас по ночам. Завтра приходите, утром и поговорим. Детей мне перепужали, ироды.

      И видно что-то в его словах и отчаянном тоне было такое нешуточное, что даже скандальная чертовка Митрофаниха, не боящаяся ни беса осадила, сплюнула через щелястую челюсть, махнула рукой.

      – Завтра придём. Пусть готовится ответ держать. Нелюдь.

      …

      Когда последняя чёрная фигура скрылась за поворотом, Иван трясущимися руками закурил очередную, но снова бросил. Тихонько, стараясь не шуметь, пробрался в кухню, глотнул воды, заглянул за занавеску, где спала Настасья. И, чувствуя, как варом окатило