Настасья. Ирина Критская

вот оторвется от земли, побежит маленькими ножками по мураве и взмоет в небо, только держи. Вот только взгляд у неё не лёгкий, смотрит чёрными глазищами прямо в душу, цепко смотрит, до боли. Глянула на Ивана, выхватила у матери из кармана полотняную сумку и побежала в сторону молочных рядов, быстро, как будто улетела. Варвара вздохнула

      – Быстро больно растёт. Прямо по часам. Взрослеет. А как брат помер, а я заболела, так по минутам.

      Иван вздрогнул, как будто его хлестнули по лицу

      – Помер?

      – Помер сынок твой, да Ванечка. Грудь застудил, когда мы бежали, не спасла я его. Вот так вот, дорогой мой Ванюша. Вот так вот.

      Засупонив поплотнее старую вязаную кофту, укутавшись в пуховый платок, Варя знобко поежилась, несмотря на жару, глянула тоскливо, жалко.

      – Я тоже помру скоро. Червь внутри гложет, мочи нет. Жалко Настьку, пропадёт девка. Ладно. Пошла я. Не поминай лихом. Слыхала, женишься? Невесту даже видала, на лыжах она по лесам носится. Красивая. Щука! За свое счастье всех сожрёт.

      Варвара пошла было между рядами, совсем сгорбившись от тяжести корзины, но Иван удержал её, тронув за костлявое плечо.

      – Варь… Может, помочь чего? С Настастей, в школу бы ей надо. А? Где искать – то тебя?

      Варвара неожиданно сильно и злобно дёрнула плечом, выкрикнула

      – Искать? Не вздумай. Будешь лезть, порчу наведу, невестушка твоя жабьими бородавками пойдёт. Сгинь. Пропади!

      …

      Невесомая пряжа паутинок светилась серебром и золотом в тяжёлых, кряжистых ветвях старой груши, тёплое, ласковое солнце в этот день светило, как будто по заказу, красило в жаркие тона белый песок пологого берега, томило поздним теплом траву .От его лучей томные свечи цветков бешеного огурца, росшего по берегам Карая, исходили сладким ароматом, и у сельчан, собравшихся на свадьбу томно ныло нутро. Дина все сделала так, как задумала, стол – длинный, скорее даже бесконечный, украшенный кружевными белоснежными скатертями накрыли на берегу, вдоль установили лавки, крытые коврами, и теперь бабы, хихикая, шушукаясь и толкаясь носили блюда и тарелки, полные до краёв – такого здесь ещё не было.

      Венчаться Дина отказалась наотрез, хоть бабка Василиса рвала на своей плешивой голове волосы, да Иван и не настаивал, время такое, веры истиной все равно нет. А вот в ЗАГСе, в райцентре, красивей невесты, наверное, не было – Дина подать свою красоту умела. Шёлковое платье цвета топленого молока, совершенно простое, нежное, как дым, свободно струилось к узким щиколоткам, слегка вырисовывая стройные бедра, тонкую талию и большую грудь, и как будто истаивало у изящных туфелек с высокими каблуками – шпильками. Волосы светлыми волнами ложились на плотно обтянутые шелком красивые плечи, и единственным украшением была сверкающая золотом нить, перехватывающая лоб и сдерживающая водопад густых локонов. Иван, когда увидел будущую жену, аж онемел на мгновение, замер, прижмурившись, он, наверное, даже бы её и не узнал, если бы не Алексашка, крепко держащий новую маму за руку, чтобы не потерять.

      – Красивая ты, Дин.