XXL Love. Кексики vs Любовь. Джина Шэй

Андрюха пофыркивает и тут же блещет осведомленностью в делах местной школы: – это все Максимовская. Она для фуршета столовских поваров гоняла, по просьбе директрисы.

      – Максимовская? Юлька Максимовская? Плюшка, которая?– я приподнимаю бровь удивленно, припоминая почти беззвучную девочку-ватрушку, с дальнего края галерки. Наверное, она бы была одной из тех, кого с трудом вспоминаешь, только открыв классную фотку. Впрочем, благодаря моему паскудному характеру – о существовании Максимовской знал весь наш класс и три парралельных.

      – Ну, если я Плюшка, то ты, получается, все еще Буратино, Бурцев? – раздается мягкий грудной голос из-за моего плеча слева.

      Черт побери, какое у неё шикарное контральто! Настолько шикарное, что надо как-то повернуться и не спалиться, что в штанах стало вдруг тесновато. Впрочем, это же Плюшка! Сейчас, один взгляд на неё – и мне полегчает…

      Это все пирог…

      Потрясающий пирог, источающий потрясающий мясной аромат и дышащий паром едва-едва вынутого из духовки произведения искусства.

      Не мудрено, что при виде него у меня так активно начала выделяться слюна, что пришлось зубы посильнее сжать.

      Ну, или мудрено, если учесть, что смотрел-то я на добрый десяток сантиметров выше верхушки пирога в руках выросшей Плюшки.

      Хотя, сочувствую я тому мужику, что при виде вот этого вот шикарного декольте не превратился бы в слюнявую псину. С потенцией у него точно все совсем безнадежно!

      – Это второй или третий? – спрашиваю инстинктивно сглатывая.

      Глаза… Надо поднять глаза… Добраться до щек, прекрасных хомячьих щек. И мне тут же немедленно полегчает! Я повторяюсь, да? Простите, я не в форме!

      – Четвертый, Бурцев, – прекрасные белоснежные холмы в вырезе алого в горошек сарафана ко всему прочему еще и выразительно покачиваются.

      – Четвертый, – полузадушено выдыхаю, пытаясь победить прилив крови к малой своей голове, – знаешь ли ты, что я обожаю цифру «четыре»?

      Томительная пауза и обреченный вздох.

      – Не, не Буратино, – выписывает мне приговор этот невыносимый кошмар, – Буратино был хотя бы струганный, а ты, Бурцев, – просто дуб. Трухлявый такой дубочек…

      – Эй, ну почему же это трухлявый? – возмущаюсь, но Максимовская, эта несносная женщина, берет и отворачивает от меня свое восхитительное декольте. И уносит его от меня неторопливо, в сторону фуршетного стола.

      – Вот же трындец, – мне даже не получается дух перевести. Оказывается, ко всему прочему, зад у Юльки тоже роскошный. Аппетитный такой, мягкий, прям-таки умоляющий вцепиться в эту смачную шикарную булку зубами.

      – Юля, Юля, а ты похудела, что ли? – совершенно охреневший Тефтеля вдруг решает форсировать этот “Днепр” и следует за Плюшкой чуть ли не вприпрыжку. – Просто светишься!

      – Конечно, похудела, восемьдесят шесть кило идиотизма скинула, – тут же бодро откликается Максимовская, а я на секунду провисаю.

      – Это ж сколько ты весила? –