Хасиб и Царица змей. Шахразада

а пляску жизни и смерти.

      О да, и глухой теперь мог различить шелестение, которое по-прежнему было подобно перешептыванию листьев в кроне дерева. А потом из этого шуршания стали доноситься, все более явственно, слова:

      – Ас-сасай! Асс-ни! Сансис! Суассит!

      Потом вновь все затихло – змеи бесшумно свивались в клубки, переползали от одного яркого пятна – может быть, травинки, а может быть, кома земли – к другому. Вновь во сне Хасиб уже понадеялся на то, что все прошло, и тут – поистине громовой раскат новой фразы, оглушительно непонятной и все такой же пугающей, и появление на этой солнечной поляне с сотнями змей истинной царицы этого карнавала красок – ослепительно-алой, огромной змеи:

      – Шуан-сси суас-си, суас-ассат…

      Звуки этой фразы все так же иссушали, кажется, и саму душу. Еще миг, и Хасиб готов был упасть лицом в это шипение, шуршание и клокотание смертельно опасной жизни, чувствуя, что его жизнь закончена и не стоит ни гроша… Он готов был уже расстаться с миром, погрузиться в благословенную, тихую и беспросветную черноту забвения… И в этот миг все закончилось.

      Нельзя сказать, что пробуждение после этого сна было отрадным. Напротив – Хасиб чувствовал себя так, словно его всю ночь били палками мальчишки, которые почему-то рассердились на него сверх всякой меры. Болели и спина, и бока, и лицо, и ноги. А вот руки не болели – но их так свело, что мальчику понадобилось несколько поистине долгих минут, чтобы вновь почувствовать ток крови в пальцах и отрадную уверенность в движениях.

      Увы, этот сон, как и раньше, изматывал; и пусть теперь он был более осмысленным, равно как и ужас, что оставался в душе после пробуждения, но понять, что же его вызвало, было все так же невозможно.

      – Надо рассказать учителю, – пробормотал Хасиб, проснувшись. – Еще одной ночи такого кошмара я не выдержу.

      И это было чистой правдой – сердце мальчика быстро и оглушительно громко билось, а страх, вызванный зрелищем десятков извивающихся, смертельно опасных клубков, изгнал из разума все остальные чувства. Но мальчик признался самому себе, что сегодня сон отличался и еще кое-чем. Слова… О, слова, которые раньше жили лишь во сне, пробудились вместе с утром.

      Теперь Хасиб прекрасно помнил звучание каждого из них, их шипящую и свистящую душу, но по-прежнему, и, быть может, к счастью, не знал их значения. И тогда Хасиб решился вновь произнести их вслух (хотя потом он так и не мог ответить себе на вопрос, зачем же он это сделал):

      – Ас-сасай! Асс-ни! Сансис! Суассит!

      С минуту было тихо – так часто бывает на рассвете, когда все живое еще наслаждается последними сладкими мгновениями сна. Но потом какое-то неясное шуршание раздалось у самого окна. Хасиб затаился, пытаясь понять, происходит это на самом деле или лишь мерещится ему.

      Шорох повторился. Он стал чуть отчетливее и теперь слышался куда ближе. Хасиб