Перстень принцессы. Робин Каэри

в свите посланника нашего дорогого кузена Людовика! И, – чёрные глаза короля загорелись в улыбке предвкушения, тогда как на лице его младшей сестры проступил яркий румянец девичьего смущения. – И как свата от имени Его высочества принца Филиппа, герцога Анжуйского, брата короля Людовика, дофина Франции.

      Раскрыв рот, чтобы ответить соответствующим по такому поводу приветствием, Генриетта так и не смогла вымолвить ни слова. Она во все глаза смотрела на молодого человека, который склонился перед ней в почтительном поклоне, испытывая при этом самые противоречивые чувства: от долгожданной радости, что её, наконец-то, принимают за настоящую принцессу и более не обращаются к ней, как к малышке Анриетт, до невероятного, как ей казалось в эту минуту, катастрофического разочарования.

      С чего бы? Филипп, каким она помнила его, был недурен собой, хоть и был чуть ниже ростом Людовика… Или ещё ниже? Генриетта вдруг поймала себя на том, что сравнивала Филиппа уже не с его братом, королём, а с тем, кто был послан свататься к ней. В девичьем восприятии этот недавний незнакомец, а теперь представитель сватающегося к ней жениха, безо всяких сомнений, выигрывал в сравнении с ним во всех отношениях. Благородство сквозило в его осанке, в высоком росте, в серьёзном взгляде серо-голубых глаз, в правильных чертах лица. Даже его молчание было так многозначительно, что лучшие из ораторов Парламента не сумели бы высказать свои чувства глубже и точнее.

      – Я полагаю, что ты хорошо помнишь герцога? – спросил Карл, и его веселье сразу же разрядило атмосферу в гостиной, которая накалилась, будто бы перед грозой.

      – Мы… Мы не были близко знакомы с герцогом, – прошептала Генриетта, во все глаза глядя в лицо де Руже, но Карл ловко вернул разговор к теме сватовства Филиппа, так что эту неловкость заметили только королева-мать и сам герцог де Руже.

      – Пустяки, моя дорогая! – поспешила загладить маленькую оплошность Генриетта-Мария и с чувством обняла дочь. – Вы ведь так прекрасно ладили с Филиппом. Вспомните, как вы танцевали в паре с ним в королевском балете!

      Упоминание о столь любимых Людовиком балетах было особенно странно услышать именно из уст Генриетты-Марии, которая во всеуслышание не раз критиковала королеву Анну Австрийскую и королевского министра Мазарини за то, что те попустительствовали пагубным увлечениям её августейших племянников, особенно же младшего из них – Филиппа.

      – Да, матушка, – прошептала Генриетта, не до конца ещё осознав, что всё это происходит в действительности, и изменить ход событий уже не могли ни её слова, ни отсутствие желания и интереса сделаться герцогиней Анжуйской. Хотела ли она этого на самом деле? На секунду в серо-зелёных глазах вспыхнули яркие искорки её собственной воли, но они погасли уже в следующее мгновение, стоило Генриетте увидеть посуровевший взгляд матери. Нет, принцессы, как и королевы, и даже как сами короли, никогда не могли решать подобные вопросы так,