Озёра глаз Твоих. Роман. Юлия Камильянова

подержать, полистать, буквы там были старинные ещё, еры, твёрдые знаки, шрифты такие замысловатые, и текст в четыре колонки. А на обложке написано было крупно «БИБЛИЯ». Лене очень нравилась эта книга, она всё пытала Полину, что за книга да откуда, да почему Полина её открыто не держит. Полина рассказывала и велела Леночке рот на замке держать, а то, говорила, не спастись, мол, мне, и тебя со мной упекут. Лена это наставление не нарушала, а к Полине часто приходила и ещё другие книги любила смотреть, Дюма там был, Толстой, Пушкин, Достоевский. Вот этих русских она любила, брала читать, да и по программе нужно было в школе, а Дюма покорил сердце Леночки. Она представляла себя и смелым Д` Артаньяном, и графом Монте-Кристо, и Миледи, и Констанцией, поиграть ей в них было не с кем, никто из деревенских детей такие книги не читал. Да и не дружила она особенно ни с кем, всем как будто была чужой.

      Про Лаврентия рассказали ей соседи слева. Жила там раскосая пара, тётка Дуся и её муженек дядя Митяй, бестолковые люди, пили оба, хозяйство у них было плохонькое, работать не любили, любили кости перемыть всем сельчанам, а когда без денег оставались, приходили к Груне просить взаймы. Груня жалела их. Говорила, что вместе приехали когда-то из Графской, и они помогли им с Лаврентием дом построить. Должной себя считала и давала им деньги, которые зарабатывала очень трудно. После смерти Лаврентия ей пришлось устроиться на работу прачкой, да еще готовила в местной столовой, и надо было за огородом смотреть, да девочек кормить. Детей почти не видела, зато всегда из столовой могла что-то принести им, или там, в столовой, покормить. Деньги эти Дуся с Митяем пропивали быстро, да повадились они захаживать к Леночке, когда Аграфены не было, и беседовать с ней, вроде как родниться. Рассказывали ей о прежней жизни в Графской, и как-то Дуся оговорилась:

      – Да, мамка-то твоя, когда Лаврентий её замуж взял, уж на восьмом месяце была тобой беременная. Свезло ей сильно, Лаврюха взял её пузатую.

      – Как пузатую? – с удивлением спросила Лена. Из романов она уже знала, как дети делаются, да и в школе девочки рассказали.

      – А вот так… Был у неё кто-то из господ вроде, у которых служила. А потом тот, с кем путалась, на фронт ушёл, на войну, 1914 же год был, а может и не ушёл, может просто бросил. Господа же… А она одна осталась. Тут Лавр её и зацепил, шибко нравилась она ему.

      – Что ж, выходит папа мне не родной?

      – Выходит, что так, – Дуся закатила глаза, а потом, будто спохватившись, вскрикнула, – ой, да что ж это я разболталась, Груня-то меня не простит.

      – Что значит – не простит, она не хотела, чтобы я знала?

      – Ну, раз не рассказывала тебе, значит не хотела наверное… Кто ее знает. Убьёт меня теперь. Ты уж ей не говори, что я тебе рассказала.

      Лена ничего не ответила, только покачала головой и пошла в дом. Только что рухнули её идеалы. Были стерты рукой нечистоплотной Дуськи. Лена села за стол и горько заплакала. А рядом сидела блаженная Лика,