Керосиновый фонарь. Владимир Алексеев

i sili1

      В поздний час затихает округа

      От вседневных шумливых забот,

      Только речка по знобкому лугу

      Торопливо наощупь течёт.

      Тропы ночи просты, не лукавы.

      То и дело в пути невпопад

      Потемневшие в сумерках травы

      Пробуждаются звоном цикад.

      Там, где просека – леса прореха

      Выбегает к опушке на край,

      Отзывается гулкое эхо

      На собачий рассерженный лай.

      У дорог за кривым мелколесьем

      Штабелями темнеют дрова.

      Под гармонь неумелая песня

      Поникает, начавшись едва.

      Помнишь, как это было, далёко —

      Через чащу к селу напрямик

      На рокочущий звук зернотока

      Выходил заплутавший грибник?

      А теперь обветшалые сваи

      Еле держат тот шиферный свод,

      Да и песня чужая, другая

      Завлекает девчат в хоровод.

      Всё, как водится, переменилось.

      В дождевой непросохшей грязи

      Золотая осенняя гнилость

      Под ногами внезапно скользит.

      От смартфонов твоих мало проку!

      Как о космосе ты ни гутарь,

      Надо брать по старинке в дорогу

      Керосиновый ветхий фонарь.

      «В чулане пахнет керосином…»

      В чулане пахнет керосином,

      На стёклах влажные мазки.

      Такая ветхая Россия

      Стоит, всем бедам вопреки.

      К чему играть с собою в прятки?

      Я здесь бывал, я с ней знаком.

      Пылится колесо от прялки

      За трёхпудовым сундуком.

      Свисают валенки и сети,

      И веники – на целый полк,

      И твёрже всех основ на свете

      Слегка просевший серый пол.

      Здесь полки все – в табачных крошках

      (Поди, от крыс налёт махры!)

      На бурых дедовых гармошках —

      Следы отчаянной игры.

      Из кипы жёлтых "Крокодилов"

      (Стряхни с журналов жухлый сор) —

      Какая блажь не выходила

      На суд народа и позор!

      Здесь всё прочтеньем узнаётся:

      Стояла Русь, не меркла, врёшь!

      И было, было производство,

      Поверишь! – не одних галош!

      Здесь столько скоб, что даже странно,

      Гвоздей, подковок, ё-моё!

      Покажется засохшей раной

      За дверцей тумбочки тряпьё.

      Ты как хирург, опальный медик,

      Вдруг извлечёшь из раны вон

      Обложки старых "Арифметик"

      И "Логик" сталинских времён.

      Найдутся перья, промокашки,

      И пупсик, свеж и толстощёк.

      А у окошка – неваляшки

      Бледнеет выцветший бочок.

      Так значит, в доме жили дети,

      Прилежные ученики,

      И все дома пустые эти

      Не столь от жизни далеки.

      Подумаешь: она вернётся,

      С задорной ясностью в лице,

      И звякнут вёдра у колодца,

      И ворот отмотает цепь.

      И даст испить тебе водицы,

      Какой давно ты не пивал,

      И песней русской насладиться,

      Какой давно ты не певал.

      Вот этот серп, вот эта тяпка,

      Всему свой срок и свой черёд —

      Глядишь, придёт за ними бабка,

      И скажет: «Ну-ка, в огород!»

      А выйдешь на крыльцо, на воздух,

      На золотой вечерний свет,

      Покажется – в далёких звёздах

      Тебе подмигивает дед.

      О, сколько мест, где жили-были,

      Делили вместе хлеб и кров,

      Где пахнет Родиной и пылью

      Давно неведомых домов.

      Поэту

      Поэт, из тектонических веков

      Стремящийся строке добавить ровность,

      Всмотрись в себя! Твой жребий не таков,

      Чтоб расточать как донор малокровность.

      Язык стиха, не острый, а тупой —

      Давно не глас небесного воленья.

      Ни пламенным трибуном

1

Audi, vidi, sili – латинское: «Слушай, смотри, молчи»